Сергей Самаров - Жестокий рикошет

– Сам вставай.

Он хотел посмотреть, как я вставать буду. Это, кстати, важный момент. Как человек встает, столько у него и запаса сил. Кто утром с кровати встает медленно и лениво, тот и в делах такой же. Проверено на многократных примерах.

Я встал легко и не поморщился. Конечно, это не столько моя заслуга, сколько парамедола. Это он боль притупляет.

– Он в порядке, – сказал Скорняков в микрофон. – Мы едем. Авдорхан уже заждался.

Он глянул на часы и покачал головой.

– Ведут пленников. Я вижу их. Ведут не через село, в обход, – сообщил командир. – Четверо конвоиров~ Дистанцию соблюдают, стволы наготове. Грамотно ведут. При любой попытке неповиновения могут всех расстрелять. Так~ Из села идет вторая группа. Пятеро бандитов и сам Авдорхан. Он безоружный. Эти на место раньше прибудут. Минут на двадцать. Знать бы только точное место. Все. Мы работаем. Теперь можете не слишком торопиться. Главное, вам прибыть раньше Билимханова.

Я сел в машину. Гена Вологдин, охранявший пленника, из машины так и не выходил. Сам пленник, похоже, вел себя образцово-показательно, поскольку синяков под его глазами заметно не было и нос не распух от нелегкого кулака ефрейтора.

Ризван посмотрел вдруг на меня чуть ли не с сочувствием.

– Ты что, раненый?

– Ножевое. Ваша врачиха меня ножом пырнула. Хирургическую операцию решила провести, да неудачно. Ты же говорил, она терапевт. Вот и~

– Это она может, – усмехнулся Ризван. – Я раз слегка приласкал ее, меня тоже чуть не пырнула. Еле отскочить успел. Она никогда с ножом не расставалась. Говорили, когда училась, в общежитии жила, нож под подушку ночью клала~ Такая баба.

– Больше никого не пырнет, – заметил я. – Ее уже черти в аду ласкают, а нож она с собой не взяла. Чертям безопаснее.

– Крещеный, – скривился Ризван, осуждая мои слова то ли с точки зрения мусульманина, то ли еще с какой-то другой точки зрения, – я не понял, с какой именно. – Как это она тебя? Тоже, похоже, захотел приласкать?

– Их двое было. Я со спины подобрался. Я не видел, что это девка. Разбираться некогда было, когда уже прыгал. Ей ногой в затылок, напарнику лопаткой в затылок. Она упала, тогда только и увидел, что девка. Наклонился, думал, «в отрубе», она и ударила. А я помочь хотел. Пожалел. Опасное чувство – жалость.

Старший лейтенант Скорняков громко хлопнул плохо закрывающейся дверцей, машина все-таки очень старая, известно, чьей сборки, и потому дверцы закрывать приходится звучно, завел двигатель и включил заднюю передачу, чтобы отъехать от скалы, в которую он бампером упирал «уазик».

Дорога показалась мне очень долгой, хотя совсем недавно я всю ее прошел пешком, да еще раненный, да еще не по дорожному полотну, а сначала по не слишком утоптанной тропе, а потом и вообще просто по склону хребта, вроде бы довольно быстро. Хотя как быстро~ Это сейчас показалось, что быстро. А я ведь целый день практически шел. Но тогда у меня было только касательное ранение в бедре, беспокоящее лишь неостанавливающимся кровотечением, но не болью, способной довести до потери сознания. Кроме того, я изначально настраивался на несколько дней такой ходьбы, следовательно, эти первые километры первого дня пути казались мне только началом, коротким началом, и потому я расстояние не ощущал. Сейчас же, когда ехали быстро, машину сильно трясло, и эта тряска отдавалась в моем боку, и уже даже парамедол не так хорошо помогал, как раньше. Теоретически я знал, что в самой ране боль не страшна. Гораздо сильнее ощущается та боль, которая через нервную систему, как сигнал, в голову уходит. Вот от такой боли сознание и теряют. А парамедол нарушает какие-то связи нервной системы. Он совсем боль не глушит, но до мозга ее не допускает. И потому боль быстро становится привычным состоянием, совсем не угнетающим сознание. Через десять минут тряски я уже привык к боли и не особенно на нее реагировал. И потому уже стал следить за дорогой, чтобы не упустить момент последнего подъема.

– Ты же не обманешь меня, – сказал Ризван.

Он не спросил, он утвердительно сказал, словно что-то почувствовал. Он меня уверял, что я не могу его обмануть. Говоря честно, мне было как-то не по себе от этого утверждения, потому что я уже знал, что свободы Ризвану теперь долго не видеть. И получалось, что я использую его, чтобы обмануть, чтобы заманить в ловушку и его, и его старшего брата. Это было неприятное чувство. И я не нашел что сказать ему в ответ, кроме: