Сергей Самаров - Жестокий рикошет

– И ноги развяжите, – раздобрился маленький, толстый и лысый.

И на ногах путы разрезали. Только на щиколотках две петли так и остались висеть. Я ногами несколько раз переступил, восстанавливая кровообращение.

– Сними.

Я потрогал пальцами сначала шнурок, потом сам крестик. Он почему-то казался очень теплым и невесомым. Шнурок, наверное, тяжелее.

Я опустил руки. Вернее, они сами, меня не слушаясь, опустились~

– Сними, и жить будешь.

Но не он мне в глаза посмотрел.

Я посмотрел ему в глаза, хотя ему, наверное, показалось, что это не так. Долго-долго смотрел. И понял: он просто жаждет в моих глазах испуг увидеть. Но кто сказал, что я должен доставлять ему удовольствие! Хрен ему!

Я молчал и смотрел спокойно. И взгляда не отводил.

– Что молчишь! Я велел тебе крест снять.

А я молчал. Я совсем не боялся того, что со мной будет.

Пузатый лысый коротышка уже понял, что характер у меня есть, повернулся, взял из рук одного из своих людей автомат и ударом ребра ладони сбил предохранитель сразу в нижнее положение автоматической стрельбы.

– Сними крест.

– Не сниму.

– Сильно веришь в своего Христа? Готов на муки за него?

– Готов, – сказал я спокойно.

Я не в героя играл. Я просто просчитал ситуацию. Война здесь, в Чечне, уже, по сути дела, давно закончилась. Остались только отголоски этой войны, остались бандиты. Так было и после Гражданской войны в восемнадцатом году, так было и после Второй мировой в сорок пятом~ На войне бывают пленники. На войне бывает много пленников~ Но мы не пленники. Мы – просто похищенные солдаты. Однако если нас похитили, значит, имели определенную цель. Не так-то и просто людей похищать, тем более солдат, как это кажется. И каждым похищенным солдатом они разбрасываться не будут. Если похитили, то я представляю собой реальную ценность. И не будут в меня стрелять, как могли бы застрелить простого пленника, попавшего к ним в руки во время боя. Я нужен для чего-то~

Другое дело, что пузатый лысый коротышка может пожелать свой авторитет поддержать. Чеченцы всегда дорожат своим авторитетом. Тогда может и застрелить. Шансы пятьдесят на пятьдесят~

Я смотрел ему в глаза. Спокойно смотрел.

Он не выдержал.

– Тех двоих – к остальным, – кивнул коротышка на Серегу с Вованом, потом на меня опять посмотрел и ненадолго задумался. – А этого ко мне в сарай. И не церемоньтесь с ними.

Говорил специально для нас – по-русски, хотя между собой они по-чеченски общались.

Что такое «не церемониться», я понял сразу, получив удар прикладом в шею. Больно, сволочи, бьют. Неприятный удар. Основание черепа, бывает, ломается. Я едва-едва успел почувствовать за спиной движение и шею напрячь.

Крестик вместе с бечевкой погрузился в воду.

Я не пил ледяную воду жадно, как хотелось бы ее пить. То есть как хотелось бы ее пить немногим раньше, когда рот и язык трескались без желаемой воды. Мне ни к чему зубная боль и боль в горле. Мне другой боли хватает. Я просто опустил лицо в воду, наслаждаясь прохладой растаявшего льда, и набирал в рот небольшие порции воды, ждал, когда вода во рту согреется, и только потом глотал. Я сделал всего десяток маленьких глотков, после которых при ходьбе не будет булькать в животе и сам живот не будет мешать наклоняться и пригибаться, если это понадобится. Жажду я утолил, зная, что это только на несколько часов, если погоня все же появится и придется побегать. Хорошо бы запас воды иметь, но ее набрать мне было просто не во что.

Я поднялся, усилием воли подавляя желание лицо в воду окунуть и напиться вдоволь. Но так сразу отяжелеешь и потеряешь силы. А я не хочу терять силы. Мне нельзя их терять. Мне выйти надо, надо до своих добраться и указать на это место.

А бандитам нельзя меня выпускать. Бандитам обязательно следует меня поймать, чтобы я не смог до своих добраться. Убить меня. Они понимают, что я представляю для них опасность. Не лично я как таковой, а как носитель информации о пленниках. Если я передам кому-то из своих эту информацию и пленники будут свободны, то тогда Авдорхану не поздоровится.

А главное, я не только спасу людей, но и сорву так тщательно продуманную Авдорханом операцию. Наверное, это для него главное. И потому я должен дойти. Страдая от голода и жажды, но дойти до своих.

Ну, совсем мне такое не нравится, вот честное слово младшего сержанта.

Что, в конце-то концов, происходит? Мне даже, признаюсь, слегка обидно в этой ситуации становится. Почему погони-то нет? Должна быть погоня. Обязательно должна быть погоня, но я никого не вижу, а глаза тереть не могу, чтобы рассечение на брови не потревожить.