Владимир Колычев - Приказано умереть

Ирина Извекова проживала не в самой Москве, как говорил Осокин. Она жила в подмосковном городе Электросталь, шестьдесят километров к востоку от столицы.

Городок вроде бы ничего себе – зеленый, благоустроенный. Но грязный, в плане экологии. Металлургические заводы, атомная промышленность.

Мать Эдуарда Извекова жила на самой окраине города. Два старых мрачных двухэтажных дома впритык к железнодорожной ветке. Дорога разбита – на машине не подъедешь, только пешком или на вездеходе. Лесок, свалка, воронье в небе кружит. Пахнет мазутом и безнадегой. Между домами в пожухлой траве засела компашка – три зачуханных мужика с темными испитыми лицами. Вся радость жизни на дне граненого стакана…

Квартиру Извековых Марат нашел во втором доме. В подъезд страшно было заходить. Вроде бы день на дворе, а внутри темень. Воняет мочой и блевотиной. Стены потрескавшиеся, с потолка отслаивается и рушится штукатурка – без каски сюда лучше не заходить. Старая деревянная дверь с облупившейся краской. Кнопка звонка, под ним потускневший от времени список. «…Извековым звонить четыре раза». Так и есть, коммунальная квартира…

Дверь открыла Ирина. Ее не узнать. Тусклая, осунувшаяся, запущенная. Вылинявший ситцевый халат, старая шерстяная жилетка ниже пояса, на плечах допотопная шаль. Глаза бесцветные. Они такие же большие, как и прежде, но их не видно. А раньше ее глаза можно было увидеть за километр. Ярко-синие кристаллы, излучатели жизнерадостной энергии. Ирина не отличалась изяществом линий, правильными чертами лица. Неширокий прямой лоб, короткие брови, нос излишне тяжел и широковат, пухлые губы, слабо очерченный подбородок. И если бы не глаза, никто бы не рискнул назвать ее хорошенькой женщиной. А так ее считали красивой. Извеков как увидел ее в бытность свою курсантом, так и влюбился без памяти. Только смерть их и разлучила.

Ирина отчужденно смотрела на него и близоруко щурилась. Вроде бы у нее не было раньше проблем со зрением.

– Здравствуй, – через силу улыбнулся он. – Не узнаешь?

– Марат, ты? – голос потухший, такой же бесцветный, как и глаза.

– Вот! – Он протянул ей букет цветов.

– Ой, спасибо!

На какой-то миг ее глаза вспыхнули знакомым огнем, но тут же погасли.

– Ну что ты стоишь, проходи!

Марат переступил через порог и оказался в длинном захламленном коридоре. Тускло горит лампочка под потолком. Неприятный запах общего сортира. Мрачная гнетущая аура нищеты.

В комнате чуть получше. Пыльные, истертые временем обои, старые ковры на стенах, на полу палас в темных пятнах, древний буфет с дырявыми кружевными салфетками, расшатанный продавленный диван, детская кроватка. В углу икона Божией Матери, на стенах фотографии. Эдуард – сам по себе, и с Ириной вместе, его родители в свадебной рамке. Окно наполовину забито фанерой, из щелей нещадно дует. Воздух сырой, тяжелый, как сама жизнь. В кроватке спит малыш.

– Тихо, не то Олежку разбудишь, – предупредила Ирина.

Но мальчик уже открыл глаза, поднялся, шустро перелез через перегородку, подбежал к Марату с распахнутыми объятиями. Пришлось взять его на руки.

Олежка крепко прижался к нему и радостно выдал:

– Папа!

Марат физически ощутил, как тоска сжала ледяной рукой его сердце. Нет у Олежки папы. Погиб его батя. Не отдаст его обратно мать сыра земля.

Он опустил мальчишку на пол, полез в сумку, достал оттуда машину на радиоуправлении. Олежка тут же забыл о нем и с увлечением занялся игрушкой. Недолго думая, Ирина отправила его на улицу.

– Пусть гуляет, – сказала она. И добавила: – Он уже большой, летом четыре года стукнуло.

– Большой… – кивнул Марат и грустно посмотрел на фотографию друга.

– Нет больше Эдика, – горько вздохнула Ирина и смахнула набежавшую слезу. – Больше года прошло, как похоронили. А как будто вчера… Ты-то как? Говорят, тебя в том бою ранило.

– Да, и мне досталось. Сам чуть на тот свет не загремел…

– Как же так, целый батальон погиб. А по телевизору только и слышно, что потери в Чечне незначительны…

– Незначительны, когда без предателей. А иуд разных в Чечне хватает. Они-то нас и продают за «тридцать сребреников»… А те, которые в Кремле, те продают вас, жен офицерских…

Марат обвел взглядом мрачную сырую комнату. Эдуард пал смертью героя, а его вдова должна прозябать в нищете. Да еще на площади своей свекрови. Разве ж так можно.

– А где мать Эдика? – спросил Марат.

– Где-то вместе с ним сейчас, – скорбно ответила Ирина. – Полгода как умерла Надежда Сергеевна, царствие ей небесное. Как Эдика похоронили, так она и слегла…