Сергей Самаров - Умри в одиночку

Они разговаривали по-английски, который для Дока Доусона был родным языком, а для Берсанаки Гайрбекова хотя и представлял некоторую проблему в письменном варианте, но разговорным он владел вполне сносно. Все последние годы приходилось по несколько месяцев практиковаться, потому что жил и работал он в эти месяцы среди людей, говорящих только по-английски, хотя эти разговоры проводились внутри высокого бетонного забора и тоже бетонного, вбирающего в себя и холод и жару здания, стоящего посреди большого двора, тем забором окружённого. А вокруг забора по-турецки говорили. Берсанака и турецкий разговорный язык знал, и даже лучше английского, но с турками он общался редко, потому что часто покидать пределы двора разведцентра ЦРУ ему не рекомендовалось. И вообще турки ему не нравились. Он их ненадёжными людьми считал. Сегодня одно говорят, завтра другое и всегда пытаются свою выгоду найти. Впрочем, в городке, где разведцентр располагался, жили преимущественно турецкие армяне, которые себя тоже турками называли. Это дальше, в горах, живут те, которые хотят армянами зваться. А в городах они тоже зовутся так, как им выгоднее. Берсанака не любил людей, которые во всём только свою выгоду ищут. Он сам таким никогда не был, и несходство характеров отражалось на его отношении к людям.

– Сейчас климат быстро меняется, – заметил Док. – В ненужное время глобальное потепление, в неподходящее – непонятное похолодание почище глобального…

– Хорошо, если так… – думая о своём, сказал Берсанака.

Док Доусон тон уловил сразу.

– У тебя есть сомнения? – и, конечно же, обязательный внимательный вопрошающий взгляд водянистых глаз.

Док всегда свой вопрос сопровождал таким взглядом. Когда он смотрел сквозь сильные очки, что носил обычно в разведцентре, Берсанаке, огонь и воду прошедшему, становилось слегка не по себе. Было в этом взгляде что-то придавливающее, пугающее, холодное, что заставляло кожу тела мелко вздрагивать, как от ледышки, упавшей за шиворот.

– При нашей жизни сомнений не быть не может… – к условиям боевой жизни на нелегальном положении, более того, на положении разыскиваемого и гонимого человека, Гайрбеков всегда относился с лёгкой философичностью и считал такие условия почти нормальными. По крайней мере, привычными… Это потому, что он когда-то, несколько лет назад, пытался считать их ненормальными и тогда сильно страдал. Но Берсанака тем и славился, что всегда удачно и легко адаптировался к условиям. И в тот раз, осознав причину своего неприятного самочувствия, он мысленно перестроился, и ему стало заметно лучше и легче. – При нашей жизни могут быть подозрения, а если есть подозрения, следует проявлять повышенную осторожность. Я всегда этого принципа придерживаюсь и потому жив до сих пор. Главное – не бояться бояться… Когда боишься, ты осторожен… А те, кто боялись показать, что они боятся, хотя в действительности тоже боялись, давно в земле сгнили…

– Они не отправились к Аллаху? – спросил Доусон с лёгкой насмешкой в голосе.

– Направление, в котором они удалились, меня мало волнует. Я всегда видел только одно направление – под землю… А что с ними было дальше, кто знает…

– Ты разве не верующий мусульманин?

– Если можно так сказать, я не верующий мусульманин… Конечно, я мусульманин по крови и по убеждениям своих предков, но я человек в глубине души не верующий. Это мне помогает жить. А ты, Док, верующий?

– Конечно… Только я – христианин, а не мусульманин, как ты должен, наверное, понимать… Хотя среди американцев и много мусульман, но это или выходцы из арабских стран, или афроамериканцы… В Африке ислам тоже доминирующая религия, хотя там и христианство представлено широко. Но Северная Африка вся за исламом…

– Был бы ты по-настоящему верующим, ты не был бы сейчас здесь… – усмехнулся Берсанака и переглянулся с мрачным Гойтемиром. Тот чистил ногти остриём большого боевого ножа, в разговор не вступал, но разговор слушал. – Ваша заповедь – «не убий»…

– А разве я кого-то убиваю? – Док Доусон округлил удивлённые глаза. – Я только, случается, защищаюсь. А это не есть убийство… Добро должно быть с сильными кулаками, иначе оно не может нести другим добро и своя доброта без кулаков быстро растеряется… Всегда битый человек обязательно бывает озлобленным на окружающий мир. И только сильный человек может позволить себе быть по-настоящему добрым. И сильная страна может позволить себе быть доброй… Такая, например, как моя…