Виталий Гладкий - Жизнь взаймы

Нет, он не крал у своих товарищей. Шуня приспособился тырить из железнодорожных контейнеров различные товары во время разгрузки. Притом брал самые дорогие и помногу.

Когда охрана поймала его за руку, Шуню отметелили по полной программе, но на суд не потащили. Может, потому, что не хотели поднимать вокруг товарной станции лишнего шума.

Дело в том, что и у самих охранников рыльце было в пуху. Это знали все грузчики, да помалкивали. Однако охрана курочила вагоны с толком, не зарываясь и не жадничая.

Охранники брали всего понемногу и тщательно маскировали следы проникновения в вагоны и контейнеры. Но составы с коммерческими грузами приходили каждый день, а значит, товарный поток не иссякал, и его тонкие струйки, убегающие налево, превращались в полноводные ручьи, наполняющие карманы законных воров очень быстро.

Нечистых на руку охранников прикрывали высокие железнодорожные чины, которым тоже отваливалась немалая копейка, и которые успешно делали вид, что не знают, откуда берутся конверты с долларами в ящиках письменных столах. Поэтому любые неприятности подобного рода начальство старалось спустить на тормозах.

В общем, Шуне крупно повезло…

Паленый знал, где живет Шуня. Он был у него раза два или три – помогал пилить и рубить дрова. Между ними сложились почти дружеские отношения, хотя бы потому, что Шуня чем-то напоминал Паленому бомжа с Мотодрома.

Он был бесшабашный, легкомысленный, любил заложить за воротник и мог спать сутками. Шуня был лентяем и пошел на товарную станцию грузчиком лишь для того, чтобы немного "подлататься" после зоны, как Шуня выразился в доверительном разговоре с Паленым. И наглядно показать ментам, что он стал на путь исправления.

Шуня жил в частном секторе. Паленый долго стучал в покосившиеся ворота, пока, наконец, во дворе не появился взъерошенный приятель. Он был похож на воробья – маленький, конопатый, взъерошенный и весь в пуху.

– Кому не спится в ночь глухую!? – пропищал он тонким фальцетом.

– Очнись, Шуня. Какая ночь? Уже солнце вон где.

– Ба, кого я вижу! Санек… Здорово, братан! Какими судьбами.

Он знал Паленого только по имени – как Александра. Новое имя было непривычно, но Паленый быстро привык к нему и охотно откликался на него.

– Вот, пришел в гости…

– Так чего же ты торчишь за воротами? Заползай.

Принадлежащий Шуне дом, состоящий из двух комнат и кухни, построили в незапамятные времена. Когда-то в нем жил, по словам Шуни, козырный мужик, которого расстреляли во времена культа личности.

Семью прежнего жильца отправили туда, где Макар телят не пас, а в дом поселили родителей Шуни, которые работали на военном заводе. Шуня был поздним ребенком, поэтому его сильно баловали. Что и сказалось на его характере и безалаберном образе жизни.

Теперь Шуня жил один. Его старики померли в конце прошлого века, в девяностые годы, а жена ушла в две тысячи втором году, в отсутствие Шуни очистив дом от вещей и мебели до голых стен.

Но Шуня и не думал кручиниться по поводу столь неэтичного поступка своей бывшей половины. Уже через полгода он натащил в дом столько разного барахла, что негде было ногу поставить. Понятное дело, вся мебель и вещи были ворованными.

– Ты голоден? – спросил Шуня, плеснув себе в лицо горсть воды.

– Не очень, но за компанию позавтракаю.

– Что и следовало доказать…

Шуня управился быстро. Он не стал шибко мудрить – приготовил яичницу, нарезал крупными кусками сырокопченую колбасу, поставил на стол бутербродное масло и плетеную из лозы тарелку с белым хлебом.

– Не знаю, как ты, а мне надо, – сказал он, доставая из холодильника бутылку водки.

– С утра?

– Мил человек… – Шуня снисходительно ухмыльнулся. – Есть хорошая поговорка, полностью народная и чисто русская. Она гласит: "С утра выпьешь – весь день свободен". Мудро. А поскольку я ни в какой конторе не числюсь, и спешить на работу мне не нужно, то грамм сто пятьдесят для аппетита моему организму никак не помешают. Скорее, наоборот, если учесть похмельный синдром. Мы вчера маленько того…

– Тогда и мне налей.

– Золотые слова и вовремя сказанные, – обрадовался Шуня. – А то одному глотать ханку [4]как-то не в масть.

Паленый даже сам себе не признавался, что ему сильно хочется выпить. В груди все еще бушевал незатихающий пожар обиды. И он не знал, чем его потушить.

Плотно перекусив, Шуня преисполнился благодушием. Они сидели во дворе, в беседке, увитой плющом. Ярко светило солнце, жужжали трудолюбивые пчелы, порхали ласточки, посреди двора дрались из-за хлебной корки воробьи, где-то блеяла коза, лениво брехал соседский пес…