Виталий Гладкий - Жизнь взаймы

Старик ушел, получив координаты тайника. Прильнув к окну, взволнованный Паленый с надеждой смотрел ему вслед.

Возвратился Есесеич спустя час. Паленый совсем извелся в ожидании старика.

– Хух! – Есесеич вытер пот со лба рукавом пиджака. – Варька, будь она неладна…

– Что случилось?

– Увязалась за мной как та сучка за куском колбасы. Ходит и ходит… Наверное, почуяла что-то. У нее нюх будь здоров. Хорошо, что ее Петруха позвал навар дуванить.

– Может, ее приставили шпионить за тобой? – встревожился Паленый.

– А бес его знает. Она за бабки готова, не раздумывая, прыгнуть в омут вниз головой. Мать родную продаст. Хотя очень сомнительно, что такую стерву рожала женщина.

– Не исключено, что ты прав, – довольно ухмыляясь, ответил Паленый, который в этот момент прятал принесенный стариком сверток за пазуху. – Говорят, что врачи уже научились выращивать людей в пробирках. Возможно, Варька – результат неудачного эксперимента.

– Дать бы ей по мозгам… – мстительно пробурчал старик. – Одно слово – процентщица. [3]

– Пусть ее… Она хоть и оторва, но жалостливая. Когда тебя бандиты прессовали, она тут такой шум подняла…

– Правда? – удивился Есесеич.

– Ну…

– Эх, люди-человеки… – Старик посветлел лицом. – И что ж мы такие противоречивые?

– Не знаю. Пусть в этом разбираются ученые. А мы народ простой.

Паленый поднялся.

– Так я пошел… – сказал он с невольным вздохом. – Прощай, Иван Евсеевич. Береги себя. Спасибо тебе за все.

– Стой! – Есесеич неожиданно шустро метнулся в угол сторожки, покопался в куче разного хлама и возвратился, держа в руках пачку денег. – Возьми. Они тебе нужнее. Здесь пять тысяч. Вполне достаточно, чтобы обустроиться на новом месте.

– Что ты, в самом деле! – Паленый отшатнулся от старика. – Я как-нибудь наковыряю себе на пропитание, не беспокойся. На эти деньги ты лучше в больнице зимой полежи, пусть тебя маленько подлечат.

– Не возьмешь – обижусь, – нахмурился Есесеич. – Я ж от чистого сердца. Филки у меня есть, не сумлевайся. И на больницу хватит, и на все остальное.

– Ну, если так… Но учти – беру взаймы. Не спорь! Буду жив – верну. Как скоро, точно не знаю, но верну обязательно.

На этом они и распрощались. Пригибаясь пониже, Паленый быстрым шагом направился к лесу. Есесеич стоял возле сторожки на стрёме и крутил головой во все стороны, чтобы не пропустить вражеского лазутчика.

Но ни Паленый, ни старик не видели, что неподалеку от жилища Есесеича за одной из свежих мусорных куч притаилась Варька. Она замаскировалась обрывками обоев, разноцветными полиэтиленовыми пакетами и еще чем-то, напоминая снайпера в засаде.

Ее глаза возбужденно блестели, а на темном испитом лице застыло какое-то странное выражение – смесь удивления, жалости, негодования и злости. Что за мысли таились в ее голове, прикрытой цветастым старушечьим платком, можно было только гадать.

Паленый так и не уехал из города. Его всецело захватила идея Есесеича сделать пластическую операцию, чтобы навсегда избавиться от уродливого лица.

Он предполагал, что хирурги, работающие в этом направлении, есть и в других местах, но их еще нужно найти, а того специалиста, что практикует в городе, искать не нужно – в кармане Паленого уже лежала вырезка из газеты с рекламой, где указывалось имя врача и адрес его клиники.

Но где достать деньги? Этот вопрос вырос до размера огромной горы, которую Паленый не мог взять штурмом.

Жилье себе Паленый нашел совершенно случайно. Пробираясь задворками на железнодорожную станцию, чтобы первой же электричкой уехать подольше от города (в тот момент думать об идее Есесеича еще было недосуг), он наткнулся на квартал брошенных частных домов.

Видимо, на этом месте городские власти что-то предполагали построить и даже переселили людей в новые квартиры, но на этом все и закончилось.

Судя по всему, эта история случилась в конце перестройки, потому что Паленый нашел в одном из домов среди мусора засиженный мухами портрет последнего советского кормчего Горбачова, благополучно утопившего вверенный ему корабль; и даже не на глубине, а в болоте с помощью хитроумного лоцмана дяди Сэма.

Понятное дело, ушлый народец и здесь хорошо постарался. Дома стояли без крыш, оконных рам и дверей; заборы тоже унесли. Но стены остались.

Дело в том, что они большей частью были сложены сразу после войны из дикого камня или из самана, когда было очень мало кирпича и других стройматериалов. Поэтому желающих разбирать стены не нашлось.