Иван Стрельцов - Пикирующий глиссер

– Неужели у доблестных ментов поубавилось храбрости? – насмешливо спросил Кошмар, явно бравируя своим превосходством. – Или, может, ее никогда и не было?

Оба офицера промолчали, не решаясь на какие-то действия. И, прежде чем чеченец замолчал, к нему навстречу шагнул Дудиков.

– А давай, Кошмарик, начнем с меня. – Семен протянул вперед правую руку с широко растопыренными пальцами.

Боевик внимательно посмотрел на него, осматривая с головы до ног, будто оценивая, потом сказал:

– Хочешь быть первым, похвально. Но запомни, попробуешь финтить, из остальных сделаю фарш. – Угроза была нешуточной. – Здесь, – Кошмар кивнул назад, где столпились боевики, – больше сотни стволов, и каждый готов вас разделать, как жертвенного барана. Понимаешь, о чем я говорю?

– А ты меня не пугай. Был бы пуганым – не поперся бы сюда, – беря «ПМ», спокойно, даже скорее нагло, проговорил Семен. Привычным движением он вытащил обойму и бросил ее на землю. Затем отдернул ствольную коробку, на лету поймав выброшенный из затвора золотистый цилиндр. Чеченец не обманул, в пистолете находился всего один патрон. Загнав его в патронник, Дудиков направился к пленным солдатам. Он не выбирал себе жертву, не пытался заглянуть в глаза или запомнить в лицо. Сейчас все они для Семена были на одно лицо, безлики, как домашние куры или кролики. Он подошел к ближнему, его камуфляжная форма свисала лохмотьями, волосы, некогда цвета спелой пшеницы, слиплись от грязи и крови. Только круглая точка макушки оставалась необычно белой, или так показалось палачу. Приблизившись к обреченному солдату, Дудиков вскинул пистолет и надавил на спусковой крючок, громко щелкнул выстрел. Тупая «макаровская» пуля угодила точно в пятно макушки, прошила мозг и застряла где-то внутри. Солдат упал на бок, будто деревянная болванка, даже не дернувшись в предсмертной судороге.

– Браво! – Кошмар демонстративно захлопал в ладоши. – Чувствуется рука профессионала.

Дудиков на подобное проявление восторга никак не отреагировал, просто протянул боевику пистолет с отошедшим в крайнее заднее положение затвором. Про себя при этом недобро подумав: «Ничего, падла, придет время, и твою башку возьму на прицел».

Почин был сделан, теперь строить из себя идеалиста означало не только умереть, но и обречь на смерть людей, которые тебе доверились. Лацюк шагнул к Кошмару, который держал уже заряженный пистолет, и поинтересовался:

– Может, добавишь еще парочку «маслят»?

Чеченец отрицательно мотнул головой и наставительно произнес:

– Один человек – один патрон, каждый должен вкусить трупную сладость смерти.

– Ну, ну, философ хренов, – хриплым голосом выдавил Лацюк. Взяв пистолет, Валерий на ватных ногах двинулся в сторону стоящих на коленях солдат. Он также подошел к крайнему и почти не целясь, выстрелил тому в левую ключицу и тут же отвернулся, чтобы не видеть судорог умирающего.

Потомственный интеллигент Олег Серафимов после первых двух выстрелов даже в мыслях не возмущался, не сопротивлялся. Взяв из рук боевика пистолет, он шаркающей походкой зомби подошел к очередному обреченному, ткнул в бритый затылок пистолетный ствол и спустил курок.

Теперь наступила очередь младшего Лоцмана, несмотря на то, что на войне парень пробыл почти год, случившееся напрочь выбило его из реальности. Тело сотрясала крупная дрожь, глаза налились кровью, в уголках рта пузырилась пена.

– Не коси под дурака, – Кошмар влепил младшему Лоцману звонкую затрещину, тем самым возвращая пленного в жуткую действительность. – Хочешь вернуться домой, стреляй, – и сунул в вялую руку пистолет с одним патроном.

Солдат взял пистолет, его рука по-прежнему дрожала, и короткий ствол «макарова» гулял из стороны в сторону. Пленник зажмурил глаза и надавил на спусковой крючок. Отдача выстрела вырвала пистолет из его руки, пуля угодила пленному в плечо, разворотив сустав. Солдат упал на землю и страшно закричал, лихорадочно засучив ногами по земле.

Кошмар едва заметным кивком дал знак гиганту, который сопровождал «волонтеров» на эту поляну. Тот без малейших эмоций на лице приблизился к раненому, на ходу вынимая из ножен огромный кинжал. Пальцами левой руки он ухватил несчастного за глазные яблоки, задирая тому голову, потом взмахом правой рассек горло.

Выпрямившись, боевик несколько секунд завороженно смотрел на клинок, блестящая сталь была обагрена кровью. Неожиданно Голиаф сделал разворот на полкорпуса и резко взмахнул кинжалом, широкое лезвие которого, как топор гильотины, с неприятным хрустом отделило голову последнего пленного от тела. Голова, как кочан капусты, покатилась по траве.