Сергей Соболев - Охота на волков

– Лидия Михайловна, а вы Дольникова-то сами видели? – спросил Мокрушин. – Как он вам показался?

Женщина пригладила свои пережженные перекисью волосы, помолчала немного, а затем ее снова прорвало:

– Анькин-то мужик? А че ж не видела? Был он у нас здесь, раза два или три, но не больше. Мужчина, конечно, он видный. Опять же, при звании и должностях, машина была служебная, то-се… Вежливый такой, дурного слова не услышишь. Но, с другой стороны, он ведь на десять с хвостиком лет старше нашей Анюты…

Мокрушин по-прежнему сохранял на лице казенную вывеску – никак не выказывал своего отношения к услышанному. Но думал при этом всякое-разное. Например, о том, как сложно все-таки устроена жизнь. Тот же Сергей Лукин, безусловно, человек заслуженный, возможно, даже талантливый. И вот он, целеустремленная личность, известный тренер с задатками диктатора, сам угодил под каблук стервозной особы. В принципе картинка была более-менее понятна. Эта самая Любаша, хотя и не ходила никогда в чемпионках, сумела женить на себе известного тренера, который к тому же зарабатывает немалые деньги. Родила ребенка, после чего, как это случается с некоторыми не слишком умными стервозными дамочками, принялась ловко оттирать Анну в сторону. И похоже, что добилась-таки своего…

– Милиционер Анькин-то застрелился, – закручинилась вдруг родственница. – Девочка и сама в роддоме чуть не померла, ребенка так и не спасли. Горе-то, горе какое… После этого она долго не в себе была. Любаша очень переживала, ну и отец, само собой… Я, признаться, стала опасаться, как бы Аня в дурдом не загремела. Или в монастырь не ушла. Аня себе места не находила, туда-сюда, туда-сюда… А тут, значит, в сентябре, уже в конце месяца, объявила: еду к знакомым на Северный Кавказ, пробуду там месяц или больше, за меня не беспокойтесь… Вот тогда Любаша ей и сказала: «Ты че, Аня, сдурела?! А если тебя саму там украдут или ненароком убьют?!» Так нет же, не послушалась старших! Усвистала! Теперь вот думай что хошь, переживай за нее, где она, что с ней, почему так долго не дает о себе знать…

Вскоре чекисты вымелись из квартиры. Визит к Лукиным оставил крайне неприятный осадок. Рейндж, например, ощущал себя так, как будто он отведал гнилых яблок.

Когда они уже подходили к «волжанке». Белькевич с мрачным видом изрек:

– За что воюем, Рейндж? Посмотри, сколько гнили наружу вылезло!

– Не суди, да не судим будешь, – предостерег коллегу Мокрушин. – «Пустышку» вытянули, Ленчик! Ну да ладно, может, в других местах повезет…

Прежде чем отправиться небольшой компанией на пристрелку, «маски» решили сделать «второму номеру» словесное внушение:

– Эй, Васильев! Не дергайся, понял?! Шансы у тебя нулевые, а вот близкие из-за тебя могут сер-р-рьезно пострадать!

– А никто и не дергается.

– Захлопни пасть! А теперь марш на выход!

До места добирались где-то минут сорок. Часы у Андрея отобрали, поэтому во времени он ориентировался с трудом. По правде говоря, он даже не знал толком, какой день недели и какое число значатся на календаре.

Транспорт, в который загрузили снайперюг, предварительно надев им мешки на головы, а на руки – наручники, скорее всего был грузовым микроавтобусом. По ходу дела Бушмин пришел к выводу, что везли их проселочной дорогой, в стороне от оживленных автомобильных трасе. Качество полотна было неважным, потому что пассажиров изрядно трясло, а временами водиле даже пришлось сбрасывать скорость.

Предположения Бушмина подтвердились, когда его взяли под руки, вывели из автобуса и сняли наконец мешок с головы – сами же тюремщики остались в шлем-масках. Глухомань – вот подходящее определение для этой местности.

Был день, и в лицо дул слабый влажный ветерок; температура – около нуля градусов. В принципе метеоусловия для пристрелки вполне подходящие.

«Масок», насколько мог судить Бушмин, было четверо или пятеро, причем державшийся рядом с Андреем имел при себе «АКСУ».

Полигон, куда они прибыли, находился в совершенно безлюдной местности. Справа стоит заснеженный лес, до него рукой подать. Слева тоже просматривается протяженный лесной массив, но расстояние до опушки – километра три, не меньше. Впереди, сколько глаз видит, лежит ровная как стол поляна, на которой можно рассмотреть остатки танкодрома, еще какие-то сооружения, по-видимому, составлявшие ранее «полосу препятствий», и, собственно, само стрельбище. Все это хозяйство имело крайне запущенный вид. Судя по первому впечатлению, последние лет восемь-десять здесь, как говорится, не ступала нога человека. Да и нечего тут делать, разве что летом за грибами да ягодами можно наведаться.