Михаил Нестеров - Характер победителя

– Мы раньше виделись?

– Да, я видел вас крупным планом, – ответил Марк и закрыл дверцу с обратной стороны.

Впереди был поворот, и едва лимузин скрылся за ним, Сергей вернулся к тому месту, где стояла «Ауди» Мамисашвили.

Ясон с оторопью смотрел на Сергея, который возвращался со стороны города, куда минутами раньше унесся роскошный «Кадиллак» и как будто вдогонку за ним устремились несколько машин.

– У тебя есть близнец? – спросил он, указывая большим пальцем за спину, на аэродром.

– Когда-то был, – ответил Марковцев, садясь на переднее кресло пассажира и пристегиваясь ремнем.

– Серьезно?

– Серьезно.

– А что с ним стало?

– Это я и пытаюсь выяснить. И все сделал для этого. Поезжай и держись за лимузином, – распорядился Марк. – Еще с четверть часа мы будем за ним, как за каменной стеной.

– А что с Тероном? – не удержался от вопроса Мамисашвили.

– В Грузию он больше ни ногой.

Что-то щелкнуло в мозгу Нэда Келли. Отрывками пронесся в его голове разговор с Сергеем Марковцевым. Тот призывал его к профессионализму. Легко быть профессионалом, когда по меньшей мере два ствола смотрят на другого. Келли был испуган, на грани паники, но виду не подавал.

Никто ничего не прочел по его лицу – потому что никому до него не было дела. Люди что-то кричали про ливневые стоки, по которым, оставляя за собой труп, ушел преступник, про диверсантов, уничтоживших снайперские пары на КДП и ангаре.

Но какого черта Марковцев делал около самолета? Он сказал, что снайпер снимет с него наблюдение и Келли это почувствует. Он помог Марку бежать. А как же снайпер? Он что, поехал за ним на лимузине?

Келли мог поклясться, что наблюдение снято. Но как до конца убедиться в этом? И стоит ли предавать этот факт огласке? Он покачал головой: нет.

Москва

Генерал Ленц не захотел встречаться с Сергеем Марковцевым ни до, ни после операции. Он посчитал, что лимит личных контактов между ними исчерпан.

Он припомнил, что предшествовало встрече с Марковцевым зимой 2001 года. Ленц был у себя на даче. У него вошло в привычку самому убирать снег утром – он получал заряд бодрости на целый день. Но тот год, насколько помнил генерал, не радовал снегом, который было легко убирать: невесомым и пушистым. Снег на даче не отличался от снега на обочине московских дорог; липкое месиво прилипало к лопате и та становилась неподъемной. Разминка превращалась в каторгу. Ленц не мог отступиться и бросить к чертям собачьим лопату: домочадцы всполошатся – заболел; охранники скривятся: скис. Но генерал нашел выход из затруднительного положения: незаметно поднажал на лопату, и черенок сломался. В списках его привычек починка инвентаря не значилась. Тогда он подумал, что начинает шизеть. Он переживал непростые времена и готовился сдать дела своему преемнику.

От воспоминаний Ленца оторвал адъютант. Он вошел в кабинет и доложил:

– Полковник Артемов, товарищ генерал.

– Проси, – кивнул Ленц. Он ждал Артемова.

Михаил Васильевич вошел в кабинет начальника управления, опираясь на трость.

– Настоящий разведчик, – скупо улыбнулся Ленц.

Он вышел из-за рабочего стола и за руку поздоровался с полковником.

– Жив – значит, хорошо стимулировал Марка. Или тебе больше подходит «нашел подход»?

– Как сказать… – Артемов принял приглашение и занял место за столом.

– Твой ход с Козновым даже меня навел на размышления, – признался генерал, устраиваясь напротив. – Чаю?

Артемов отказался.

Ленц продолжил:

– Я слышал о деле Кознова. Когда вы с Марковцевым приехали в Гори, я освежил память. Поучительная история. В духе нашего управления, не находишь?

– Что правда, то правда.

– Марк знает конец этой истории?

– Нет.

Артемову нечего было скрывать от товарища. Но даже в этом плане он не отошел от присущего ему стиля: набросал письмо-рапорт, словно сам оставлял след в этой истории. Причем написал еще в доме Арика-копателя. Первые строчки вывел в то время, когда Сергей Марковцев и Ясон Мамисашвили подъезжали к аэродрому «Северный». Таким образом он поддерживал мысленную связь с товарищами и не оставался в стороне от дела. Он не смог удержать Марка в рамках операции – потому что она завершилась. А размеры других рамок Марковцев определил сам для себя.

Артемов припомнил слова Марка: «По мне, так много бюрократии». Они снова встретятся, и Михаил Васильевич даст ему прочитать опус, поинтересуется, не увидел ли в нем Сергей ошибок? Может, он что-то поправит.