Чингиз Абдуллаев - День луны

— Игорь и Равиль. Фамилии я, к сожалению, не спрашиваю. Но первого, кажется, фамилия Коробов.

— Теперь верю, — удовлетворенно кивнул подполковник. — Когда войдут за тобой, ты должен стоять у батареи. Так, как раньше.

— Господи, — испугался Анджей, — вы хотите опять меня приковать наручниками?

— Конечно. Иначе они не пройдут в комнату. А здесь мы их встретим.

— Хорошо, — согласился поляк, — но только не нужно застегивать наручники. Можно просто надеть один конец мне на руку, а другой зацепить за батарею, не защелкивая наручников. Иначе я не смогу потом освободиться.

— Потом я тебя сам освобожу.

— Это еще неизвестно, — вздохнул Анджей, — вас двое в квартире, и их будет двое.

Чем кончится ваша дворянская дуэль, мне неизвестно. И я очень не хочу снова рисковать.

— В доме есть оружие?

— Откуда? Конечно, нет.

— А автомат твоего телохранителя?

— Это было его собственное, личное оружие. Откуда я знаю, где он его взял! Но у меня никогда не было даже перочинного ножика.

— Как зовут женщину, которая была с Седым?

— Не знаю. Честное слово, не знаю. Кажется, Марина или Карина. Но точно не знаю.

Раздался мелодичный сигнал вызова. Абрамов включил рацию.

— Во двор вошли двое, — доложил водитель, — идут к вашему подъезду. Двое мужчин.

Вошли в подъезд.

— Спасибо, — отключился Абрамов. Достав пистолет, он проверил свое оружие. — Идут, — негромко сказал он. Офицер ФСБ, вытащив оружие, прошел в другую, смежную с гостиной комнату.

— Иди к батарее, — приказал Абрамов, выходя из гостиной и заходя в соседний кабинет.

Анджей поплелся к батарее. Все замерли.

Седой и Леший вошли в подъезд. Все было тихо. Леший недоверчиво огляделся, словно чуя беду. Он повертел головой, но ничего не сказал, поднимаясь следом за Седым.

Убийство парня оставило горький вкус неприятной победы у самого Седого. Он до последней секунды не знал, что будет делать. Убьет парня или даст ему благополучно уйти.

Пересилило своеобразное «чувство ответственности». О сегодняшнем нападении никто не должен был знать. До пяти часов вечера оставалось не так много времени, и он не имел права рисковать. Поэтому в самый последний момент он все-таки выстрелил парню в спину.

Сейчас, поднимаясь по лестнице, он уже не думал об Анджее. Спекулянт и перекупщик, сводник и гомосексуалист, Анджей не вызывал у него никаких сожалений. Его просто нужно было раздавить как неприятную, омерзительную зеленую муху, внезапно залетевшую в комнату.

Они поднимались медленно, не торопясь.

Еще оставалось время, чтобы спокойно убрать Анджея и поехать к Аркадию Александровичу.

Еще было очень много времени.

Карина, сидевшая за рулем, вдруг что-то почувствовала. Она не понимала, что именно, но это было непонятное чувство безотчетной тревоги. Их автомобиль стоял на улице. Седой по привычке был осторожен, не разрешая въезжать во двор. Карина вышла из автомобиля, осмотрелась, проверила свой пистолет, лежавший у нее в сумке, и решительно пошла во двор. Эта машина, стоявшая в левом углу двора, ей очень не понравилась. И водитель, непрерывно смотревший на подъезд дома, где жил поляк, ей тоже не понравился. Она прошла мимо, направляясь к подъезду. Водитель на нее не реагировал. У него была установка передать сообщение о двоих мужчинах, и он не обратил внимания на хрупкую девушку, в нерешительности застывшую посредине двора.

Леший достал ключи. Оглянулся. По-прежнему никого не было, но его смущало нечто непонятное. После своего ранения в Афганистане и контузии он вообще вел себя странно, иногда чувствуя приближение человека там, где другой ничего не сознавал. Может быть, именно за эту его способность Седой всегда возил его с собой.

Абрамов еще раз проверил свое оружие. Все было в порядке. Он усмехнулся. Если ему удастся захватить хотя бы одного террориста живым, то это будет самый настоящий триумф.

Он чувствовал проснувшийся охотничий азарт, словно в нем заговорили гены тысячи предков, выходивших на охоту в поисках добычи. К осознанию охоты примешивалось и чисто «цивилизованное» чувство удовлетворения достигнутым и перспектива предстоящего успеха. Он с удовольствием подумал, что все центры, штабы, группы так и не смогли сделать того, что удалось ему. И вспомнил Борисова, которого давно и откровенно не любил за педантизм и излишнее равнодушие.

Леший наконец открыл дверь. Еще раз оглянулся. Никого не было. Но что-то продолжало его волновать. Седому передалось его волнение.