Чингиз Абдуллаев - Моё прекрасное алиби

— Два раза я. Но оба моих выстрела попали в его бронежилет. Я не знал, что он надевает жилет на заседание в думу. А потом передали, что, кроме моих выстрелов, были еще два — в голову и горло. Но это не я стрелял. И не имею понятия, кто. Как у него испортилось настроение, нужно было видеть. Он весь посерел. Представляю, как он себя ругал, что взял этот «заказ». Но отступать было нельзя. Представляю, как на него давили.

— Все равно бери деньги, — наконец говорит он. Здесь оставшаяся твоя доля — ровно сто шестьдесят тысяч. Можешь их забирать и уезжать. И желательно навсегда.

Я кивнул головой. Все ясно без слов. Это наше последнее дело с Ковачем. Больше мне в Москве появляться не стоит. Я наклонился за чемоданчиком, поднял его.

— Тогда прощай, — говорю ему, — понимая, что все кончено.

— Будь здоров, — кивает он, — уезжай в свой домик.

Он не успел еще договорить, как раздался чей-то крик. И сразу выстрел, другой. И еще один дикий крик. — Ковач…

Это я потом понял, что кричали его охранники. Он, видимо, что-то заранее подозревал и привез с собой для охраны денег несколько человек. Охрану, конечно, перебили. Он только успел вскочить, как из-за мешков показалось дуло автомата и раздалась длинная очередь. Он прямо мне на руки и рухнул. Еще успел улыбнуться. А потом начался ад. На склад ворвались сразу человек десять с автоматами. Они стреляли безо всякого предупреждения. Я только успел достать пистолет Ковача и, закрываясь чемоданчиком, прыгнуть в сторону.

Конечно, это была спланированная засада. Не знаю, как они на нас вышли, но все-таки вышли. И теперь мне нужно было думать о своем спасении. Раз они знали Ковача, то смогут вычислить и меня. Нужно было уходить, но я не мог даже поднять голову. Такой плотный автоматный огонь я не видел даже в Афганистане. А у меня, кроме дохлого «Вальтера», ничего нет. Даже больше, чем ничего. Не хватает еще одной руки. Вижу недалеко какой-то люк. Под таким огнем раздумывать некогда. Делаю резкий рывок и проваливаюсь в люк, даже не зная, какая там высота. Все-таки пули меня достали, обожгли левое плечо. Потом я протез осмотрел, оказывается, и в него попали. Вот уж повезло. Будь у меня рука я бы катался по земле от боли. А в протез ничего — до свадьбы заживет. И на плече уже такое большое красное пятно появилось. Попади пуля чуть ниже и все — пробила бы мне сердце. Здесь были какие-то очистные сооружения. Пока они там стреляли я быстро уходил. И чемоданчик в руках очень крепко держал.

Потом они догадались прекратить стрельбу и стали меня искать. А через минуту я услышал, как сразу несколько человек в люк спрыгнули. Хорошо еще, что здесь не ровный колодец, иначе один автомат мог решить свое дело. А потом я вышел на канализацию — дерьмом пахло и какой-то кожей.

Если рассказать, как уходил, никто не поверит, иногда ползком приходилось выбираться. Вылез я часа через два, когда все преследователи далеко позади остались. Вылез, сел на какой-то камень, смотрю на свой спасенный чемоданчик и смеюсь. Сам не знаю чему, но смеюсь.

А потом икота на меня напала, и я даже вырвал. Никогда такого со мной не было. Видимо, на этот раз смерть была совсем рядом, по головке гладила. Ох и любит она меня подлая. Всегда чувствую ее дыхание. Но пока — Бог миловал. Вечером узнаю, что хоронить моего Быка будут на Новодевичьём. А интересно, кто его прибил. По телевизору все время показывают мою винтовку и мой бывший номер в гостинице, составляют мои словесный портрет. Правда, не указывают, что я однорукий. Не может быть, чтобы там все были дураками. Можно провести нормальную экспертизу и все выяснить. Мои нули должны отличаться от двух других. Мне даже обидно, получается, что я вор какой-то, взял деньги не за свою работу. Хотя, если вспомнить, как я за них страдал, сколько натерпелся.

Как они могли выйти на Ковача. Он всегда был такой осторожный. Я весь день лежал на своей квартире в Люблино, обдумывая ситуацию. Как мне выбираться из Москвы. Если они патроны отличить не могут мои от чужих, то можно представить, на каком уровне все; происходит. И на этом уровне решено, — что мне не жить. А я еще совсем молодой, богатый. У меня сын растет. Я все время думаю в последнее время — убил ли я хоть одного порядочного человека. Нет, не убил. Все были либо сукины дети, либо мерзавцы. Насчет Быка точно сказать не могу, но его я, слава Богу, не убивал. К ночи плечо распухло и разболелось. Я внимательно его осмотрел. К счастью пуля прошла по касательной. Много крови потерял, но сквозного ранения не было. И кость не задета. А я лежу на постели и думаю, — как жить дальше. В семью возвращаться не хочу, да и не могу. Жить одному на даче в Ленинграде, загнуться можно от тоски. Эх, если бы была жива Ира, тогда бы все было по-другому. А так… первый раз в жизни физически в дерьме искупался. А психически всю жизнь купаюсь. И никакого просвета нет.