Андрей Воронин: Между жизнью и смертью

— Галина Пилиповна, ну не надо, успокойтесь… — нежно, как дочь, обняла ее Алина, прижимаясь щекой к ее плечу.

— Да, доченька, конечно… — попыталась та взять себя в руки. — А потом — приезжает. Смотреть страшно — ходячий скелет, доходяга. Еле дышал, еле ходил. Отлежался, поправился… Ты же видел его, знаешь.

— М-м… — промычал невнятно Банда, чувствуя, что разговор приближается к самому главному.

— Вот… А потом, когда он собрался с тобой…

— Вы простите меня…

— Да я тебя не виню, Сашенька. Что ты! Бог с тобой! Раз надо было вам поехать, значит, надо. И никто бы его не удержал. Тем более… Знаешь, он ведь тебя боготворил. Не только за то, что ты его из того проклятого бэтээра вытащил. Просто ты ему, как старший брат, как пример был. Он тебя уважал. Любил.

— Да, я знаю. И я его любил…

— Я тебя, Сашенька, винить не могу. Ты мне его тогда спас. И не ты его у меня забрал…

— Эх, Галина Пилиповна! — Банда, не находя себе места и заново переживая тот проклятый бой в бухте, только заскрежетал зубами в ответ, наливая себе и женщинам водку, и тут же залпом выпил ее.

Алина и Галина Пилиповна тоже взяли свои стаканы, но чисто по-женски лишь пригубили.

— Они тебя, дочка, спасали?

— Да, Галина Пилиповна…

— Ее украли бандиты, террористы. При этом покалечили моего друга — плеснули в лицо кислотой. Там, в Москве. Потом вывезли ее из России. Арабы, иранцы, — коротко объяснил Банда. — А она — моя невеста…

— Как он погиб? — вдруг твердо и прямо посмотрела Банде в глаза мать Олега, желая услышать все, до малейших подробностей.

— Мы догнали этих ублюдков в Варне, в Болгарии. Они привезли Алину на катер и готовились к отплытию. Вроде бы в Турцию. У нас не было ни времени, ни возможности поступить как-то иначе. Только атаковать… — Банда запнулся, засомневавшись, что мать сможет все это спокойно выслушать, но пожилая женщина решительно сказала:

— Рассказывай, Саша, не волнуйся. Я слушаю. Мне нужно знать все.

— Олег отвлекал их внимание с берега, а я заходил со стороны моря. У нас все прошло отлично, мы уже положили почти всех, когда один из арабов выстрелил из ручного гранатомета по ящикам, за которыми укрывался Олег. Взрыв, огонь…

— Он умер сразу?

— Да. Я был рядом с ним спустя минуту. Но все было кончено. Я не успел пристрелить того араба, опоздал всего на несколько секунд.

— Не терзай себя, Саша. Я все понимаю. Если бы ты только мог, ты бы спас его еще раз, — Галина Пилиповна подняла на Банду страдающий взгляд, но Сашка почувствовал, что она действительно его не винит — в ее глазах не было ни злобы, ни отчуждения.

— На этот раз он меня спасал.

— Где он похоронен?

— Там, в Варне. Как неопознанный, на муниципальном кладбище. Мы через посольство пытались что-то сделать, но…

— Ясно. Видно, не судьба ему была в родной-то земельке лежать. Воевал на далекой стороне и погиб вдали от дома… — снова заплакала мать Олежки, вытирая глаза платочком.

За столом надолго воцарилось тягостное молчание, прерываемое лишь всхлипываниями потрясенной горем матери.

Наконец она, насухо вытерев глаза, нарушила тяжелую тишину.

— Вот что, Александр. Ты — сирота, а я — потеряла сына. Ты был его лучшим другом. И теперь как хочешь, но я тебя никуда не пущу. Живи у меня. Будь мне за сына. А хочешь — навсегда оставайся…

— Спасибо вам, Галина Пилиповна…

— Заходи, заходи, Котляров. Не бойся, не укушу. Только с работы к чертям собачьим выгоню!

— По вашему приказанию прибыл, — коротко и подчеркнуто официально доложил полковник, останавливаясь посреди огромного кабинета генерала Мазурина.

Он давно и хорошо изучил своего шефа и по этой дурацкой шутке сразу догадался, что настроение у начальства было явно плохое.

«Странно, чему это он так радуется? После звонка из Джанкоя Бондаровича с Большаковой их и след простыл… Может, старому лису удалось уговорить папашу Большакова? Или зацепить его на еще какой-нибудь крючок?..»

— Проходи, садись. Не торчи, как пугало посреди поля, ха-ха, — генерал указал на кресло перед столом и сцепил на своем немаленьком животе руки, весело разглядывая Котлярова маленькими лукавыми глазками. — Ну как, что у тебя нового? Где наш любимый Бондарович? Где наша киска, которую требовалось вернуть папе Большакову? Что, не знаешь?

— Никак нет. Никаких новых сведений не поступало. Я бы немедленно доложил…

— Как же, дождешься от тебя! Набрал целый отдел ни на что негодных засранцев… Ладно, я тебе доложу, ха-ха! Нашел я твоего Банду.