Меня словно вытащили из-под завала. Я наконец смог вздохнуть полной грудью. По рукам опять начала нормально циркулировать кровь. И, наконец, удалось, вновь испытав приступ острой боли в поврежденных ногах, перевернуться на бок и обвести взглядом гараж. Мне не терпелось увидеть Бавауди Ханоева, запомнить на всю жизнь его чеченское рыло. И когда-нибудь пробьет счастливый для меня час, когда я пересекусь с проклятым хирургом на узкой тропинке. Дальше пойдет только один, второго же повезут в морг.
Хан оказался на удивление хилым и низкорослым хачем лет тридцати. «Килограммов сорок, не больше, – прикинул я его вес. – И такой вот сморчок умудрился замучить до смерти столько людей! А наш „самый гуманный суд в мире“ не счел его вину достаточной для того, чтобы отправить мерзавца на остров Каменный. [12]Определил ему на какие-то двадцать лет место в Ижменской зоне, где этот пес продолжает с успехом шлифовать свое мастерство. В том числе, и на мне.
Чечен перехватил мой тяжелый ненавидящий взгляд и нисколечко не смутился. Его носатая небритая рожа расплылась в довольной улыбке. Зажатый бесцветными губами окурок дрогнул и ловко переместился из одного уголка рта в другой.
– Как себя чувствуешь? – спросил Бава с заметным кавказским акцентом. – Понравилось, да? Говори.
Что тут можно было сказать? Что прикончу его при первой возможности? Так это он уже слышал и вряд ли воспринял бы всерьез. Какие я мог бы доставить ему проблемы, безногий, надежно упакованный в гараже в полной изоляции не только от блатной жизни, но и от человеческого общества вообще? Да никаких! И если Хан рассуждал приблизительно так, то был, в общем-то, прав. Вот только не учитывал – я был в этом уверен – чеченский пес одного: моих просто невероятных, от Бога, способностей выбираться из безвыходных, казалось бы, ситуаций, выжимая при этом из самых мизерных шансов максимальную пользу. А потом мстить! Похоже, что моя жизнь уже давно превратилась в сплошное предвкушение, планирование и осуществление мести кому-нибудь – только разобрался с одними, как тут же, пожалуйста, на очереди другие. На этот раз Ольга, кум, Чечев и Бава Ханоев.
Месть, как бутовый камень, легла в фундамент всего моего прозябания на этой бренной земле. И мне с него никогда не сойти. Нет любви! Нет дружбы! Нет маленьких слабостей, присущих простым смертным! Нет ничего!!! Осталась лишь ненависть! И жажда мести!
Я скрипнул зубами и, сверля взглядом хирурга-садиста, прошептал:
– Ты сдохнешь, Бавауди! Если не я, то до тебя доберутся другие. Сперва переселят в обиженку, [13]потому что быстрой смерти ты не заслуживаешь. А потом тебе порвут очко так, что не проживешь, падла, и суток.
В ответ на мои угрозы чечен расхохотался. Выплюнул хапчик за открытую створку ворот, вразвалочку подошел ко мне. Я уж было решил, что сейчас этот подонок попробует двинуть меня, беспомощного, ногой. Напрягся. Сконцентрировался, как мог, изготовившись попытаться как-то увернуться от удара. Но Ханоев ограничился тем, что лишь нагнулся и, обдав меня никотиновым перегаром, процедил:
– Ты, ишак! Ты не врубился, что тебя ждет, да? Говорю тебе: это только начало. Ты сейчас что-то сказал про очко? Так знай: твоя жопа будет рваная, а не моя. И уже скоро. Отрежу яйца, как у барана, зажарю на шампуре и заставлю сожрать. Все вычищу тебе между ног, бабой сделаю. Ты понял, да?
Я не мог сейчас двинуть эту паскуду ни ногой, ни рукой, ни головой. Все, на что я сейчас был способен, – это лишь плюнуть Хану в его мерзкую харю.
– Тварь!
Бава спокойно утерся рукавом телогрейки, произнес.
– Я сделаю так, чтобы ты на коленях молил меня скорее тебя убить. Но умирать ты будешь очень и очень долго. – И, развернувшись, стремительно вышел из гаража. Следом тут же поспешил Чечев. Мы снова, как и час назад, остались с глазу на глаз с кумом. Вот только сколь многое изменилось за этот час!
– Не ссорься лучше с этим нерусским, – участливо посоветовал мне Анатолий Андреевич. Он всерьез был настроен развить эту мысль и дальше, но я резко прервал его.
– Пошел на хуй, гад. Проваливай. Тебе еще надо рассчитаться со своими наемниками. Они ждут. – Я кивнул на выход из гаража. – А я хочу остаться один. Потом, ближе к вечеру, пусть придет Кристина, принесет обещанный обогреватель и чего-нибудь съесть. Отныне я буду общаться лишь с ней. Или умру с голодухи.
– Значит, умрешь, – произнес кум как-то совсем неуверенно. – Но прежде, чем успеешь подохнуть, я отдам тебя Баве и Чечеву. Сам понимаешь, чем это кончится.
Читать дальше