Дмитрий Стародубцев - Сильвин из Сильфона

Мысль о смерти вероломна; захваченные ею, мы забываем жить. Сильвин давно чуял рядом с Мармеладкой смерть и всё время думал только об одном: как подменить темнокожей девушке судьбу как вырвать ее из когтей главного импресарио нашего бытия — Старухи, слишком рано заинтересовавшейся своей скромной подопечной. О, Господи, как он мечтал ее спасти, даже ценой собственного живота! И сам же ее погубил, свою маленькую азиатскую принцессу. Тщетно ему мнилось, что он самый величайший провидец в истории человечества, что сам Нострадамус служил бы у него старшим подавателем ночных горшков. Каждый раз он оказывается беззащитным перед самыми ничтожными обстоятельствами и каждый раз убеждается в том, что бытие любого индивидуума, как ни выворачивай штурвал, имеет свое фатальное предназначение. Кстати, если уж упомянуто всуе имя насущное, Сильвин и к Нему обращался во спасение Мармеладки. Но что Богу до чьих-то просьб и заклинаний, кои на дню Он, верно, миллионами отправляет в корзину? Он не то чтобы не может помочь — скорее, не хочет, ибо истинный Его Промысел никому неведом…

Я Твой Любовник, а Ты моя Любовница… Скоро встретимся в мире ином, и вновь счастливее нас никого не будет!

Из содержимого своего чемоданчика Сильвин оставил только синюю тетрадь, последнюю из трех, купленных одна- жды у китайца в подземном переходе. Остальные вещи, включая личные документы, фотографии, всю коллекцию зубных щеток и сам чемодан, он бросил в пылающий очаг и с сатанинским равнодушием патологоанатома и даже с ехидно-мстительными складками на губах глядел, как сгорает его мертворожденное прошлое. Обитатели пустующего дома, наблюдая за диковинным зрелищем, чем-то смахивающим на кремацию, только скорбно переглядывались, а ротвейлер даже заскулил.

Расправившись со своим прошлым, Сильвин приказал подать крепкого кофе и уединился, чтобы привести в порядок мысли и сделать запись в дневнике. Сначала он хотел подробно описать, что происходило в загородном коттедже после гибели Мистификатора и его ближайших помощников: о том, как охранники, узнав о происшедшем, мгновенно исчезли, бросив сторожевых собак запертыми в псарне, о том, как на следующий день в доме появились трое в костюмах и, не предъявляя никаких бумаг, устроили форменный обыск, после чего напуганная прислуга бежала. О том, как он случайно узнал, что некие люди, прибывшие из столицы, на всех парах мчатся к дому, где находился Сильвин, чтобы его сцапать и передать в руки очередного хозяина, и о том, как он, успев прихватить только свои исписанные дневники и Сатану, которого последние дни кормил и с которым подолгу беседовал, за две минуты до появления посланцев столичных шишек ушел огородами, а потом почти месяц скитался в окрестностях Сильфона, наводя своим обликом и видом своей бойцовской собаки ужас на дачников и фермеров. Но все это Сильвин решил опустить, как лишние детали, и сразу начал со вчерашнего дня.

За этим занятием его застал призрак Капитана. Он вышел из ровной стены, встал напротив Сильвина, насвистывающего марсельезу, и, приветливо гримасничая, сделал все, чтобы обратить на себя внимание.

Сегодня Капитан был более материален, чем вчера, по крайней мере, несмотря на яркое солнце в окне, не так просвечивал. И все же он оставался фантомом, поскольку все формы его — крупное тело, лицо с мясистым носом, шарообразный живот — колыхались, словно марево, и время от времени обесцвечивались. Он был одет, как накануне, вернее, совсем не одет, не считая фуражки и полотенца, и Сильвин машинально подумал о том, что привидениям, должно быть, не полагается гардероба.

Сильвин подал знак, чтобы вошедший обождал, пока он не закончит записывать мысль, а потом отложил ручку и вновь придирчиво оглядел потустороннего посетителя. Маленькая дырочка во лбу с запекшейся вокруг нее кровью подтвердила вчерашнее предположение: это призрак давно убитого человека.

Сильвин. Что ты от меня хочешь?

Капитан оживился и принялся многословно отвечать, но Сильвин не услышал ни звука. Он попробовал читать по губам, но не разобрал ни слова, будто бывший приятель Германа обращался не к нему, а нашептывал в небеса неведомые мантры.

Сильвин. Постой, попробуй объясниться жестами!

Капитан угодливо заморгал и, заметив, что Сильвин нахмурился, сложил ладони на груди, умоляя его не прогонять, Христа ради выслушать! Затем он составил многоярусную череду довольно внятных жестов, которые можно было дешифровать примерно так: он исключительно счастлив, что Сильвин его видит, что за все время после смерти это первый контакт с живым человеком и что вообще он всегда искренне любил Сильвина и считал его едва ли не лучшим другом. Он (Капитан) в последние месяцы пережил такое, что представить обыкновенным сознанием просто невозможно, и в данный момент самое несчастное существо на свете — эфемерное, бесправное, нетрудоспособное — всего лишь привидение.