Дмитрий Стародубцев - Сильвин из Сильфона

Капитан. Я неоднократно тебя предупреждал, что Герман крайне опасен.

Сильвин. Опасен? Да, я понимаю. Я и сам многое вижу в его глазах.

Капитан. Ты должен первым нанести удар. Или он тебя уничтожит.

Сильвин. Не преувеличивай. Не все так плохо, как ты хочешь представить. Ты просто его ненавидишь.

Капитан. Да, я его ненавижу больше смерти, но с тобой я честен, как никогда и ни с кем. Ложь мне теперь ни к чему.

Сильвин. Охотно верю. Что ж, пока продолжай за ним наблюдать. А там посмотрим.

Протеже Сильвина досадливо кивнул и покинул кабинет сквозь закрытую дверь.

Статья Сантьяго Грин-Грима наделала оглушительного шуму, но, вопреки ожиданиям, произвела совершенно противоположный эффект. Вместо печальных последствий, толпы сочувствующих с новой силой хлынули в Сильфон, словно в Мекку. Популярность Сильвина взлетела до таких высот, что стала легко перешагивать не только региональные границы, но и рубежи суверенных государств. У его планетарных идей, хотя и изложенных с возмутительным искажением и издевательскими комментариями, оказалось столько поклонников, что вскоре Сильвин привлек к административной деятельности несколько бывших государственных деятелей, живущих ныне в забвении и относительной бедности, и по их совету принялся открывать в городах и странах свои представительства. Все эти посольства, как их называл Сильвин, мгновенно превращались в многолюдные общественные приемные, куда любой изгой мог зайти, как к себе домой, поделиться бедой, пожаловаться, попросить немного денег, а также записаться в ряды странников.

О Сильвине, то есть о Страннике, стали много говорить в средствах массовой информации. В большинстве случаев такие материалы, в отличие от статьи в «БуреВестнике», не носили язвительного или обвинительного характера, а крутились вокруг размышлений о добре и справедливости. Им заинтересовались мировые агентства, ему предлагали сумасшедшие суммы за интервью или участие в телевизионном шоу. Но о нем по-прежнему мало что знали, поскольку после столь неудачного дебюта Сильвин окончательно замкнулся и больше не сотрудничал с журналистами.

Что же касается Грин-Грима, то несмотря на обрушившийся на Сильвина шквал советов жестоко отомстить журналисту или хотя бы обанкротить «Буревестник» (что при его финансовых мышцах не составляло труда), Сильвин, подумав, просто приказал распустить слух, что никакого интервью Странник не давал, что в газете все от первой до последней строчки немыслимое вранье, а фотографии — подделка. Многие в это поверили. И все же, благодаря своей скандальной статье, Грин-Грим, этот гном с великанскими талантами, этот отважный гладиатор информационной арены, прогремел — мало не покажется — и вскоре был на фантастических условиях приглашен спецкором в самую популярную столичную газету. После утраты своего главного компонента успеха в «Буревестнике» наступил климакс — никто не мог написать ничего стоящего, как ни старался подражать Сантьяго Грин-Гриму Издание на глазах захирело и вскоре превратилось в третьеразрядную паршивую газетенку, собственно которой когда-то и являлось.

Спустя полгода, заметно располневший и перенесший на лице пару дорогостоящих и вполне удачных операций, Сильвин зашел в десертное кафе в центре Сильфона, о котором в этих записках уже не раз шла речь. Он собирался поесть, и, судя по сервировке, очень вкусно и недешево, а второй набор тарелок на столе говорил о том, что собирался он это сделать не один. По приборам кузнечиками прыгали солнечные лучики, освежал кондиционер, ласково накатывала джазовая волна.

В помещении не было ни одного посетителя — их просто не пускали. Всего две до обморока напуганных официантки, одна из которых — Алиса в стране чудес, перемещались привидениями и, казалось, даже не дышали. Сильвин знал, что у входа, помимо Цербера, дежурят еще несколько человек — хмурые мужчины с трапециевидными фигурами и необычной для Сильфона выправкой. Знал он также, что все внутренние помещения кафе от кухни до складских подвалов контролируются с применением самых совершенных технических средств.

Вскоре появился сотрапезник Сильвина, он приехал на одном из свирепых джипов, которые кортежем вползли на улицу и окончательно ее перегородили. Небольшого роста, плотный, одетый по-домашнему, в солнцезащитных очках, он, раздвинув джазовые импровизации, крепким шагом вошел в помещение — совсем один, оставив свою грозную свиту на улице, и лишь упрямо втащил за собой длинный шлейф безусловной гербовой власти.