Александр Бушков - Пиранья против воров

А на той стороне, конечно же, зеркало. Старый фокус... который, надо полагать, имел место и в уютном Ларином гнездышке? Ох, похоже. Но знать бы, кто его сюда направил... Вряд ли тот, кто помогал Ларе проделать с квартиркой хитрые метаморфозы, а?

Услышав мягкое журчанье мотора, он отпрянул от овальной хитрушки, подкрался к окну и встал так, чтобы его не заметили с улицы. Знакомый белый БМВ остановился у зеленых ворот соседнего двора, из него вылезла Лара, изменившаяся за то время, что они пребывали в разлуке после столь бурного свидания – теперь на ней была простенькая белая блузка, черная юбочка, волосы стянуты в «конский хвостик» по моде сорокалетней давности. Ностальгическое было зрелище, поневоле заставившее Мазура вспомнить свою давнюю, хулиганистую юность, когда именно такие девочки встречались повсеместно.

Она распахнула ворота, уверенно завела машину внутрь. Буквально через полминуты появилась в комнате, откуда Мазур мог ее прекрасно разглядеть. В первый миг он инстинктивно отпрянул – вот она, за стеклом, рядышком, вот-вот увидит! – но переборол себя, понял, что увидеть его все-таки нельзя, там, теперь в этом нет ни малейшего сомнения, и в самом деле зеркало. Ах, как интересно... Красотка, похоже, угодила в собственную ловушку – ее мысли и коварство кого-то другого идут параллельными курсами, как выражаются водоплавающие люди...

Лара подошла к зеркалу, мимолетно поправила волосы – Мазур, стоя прямо напротив нее, затаил дыхание – отошла к дивану, плюхнулась на него с размаху, закурила. Лицо у нее было злым, насупленным, исполненным тоскливой скуки, длинными, нервными затяжками она разделалась с сигаретой, примяла ее в пепельнице, поджала губы. На очаровательном личике по-прежнему царили такая тоска и злость, что Мазур, сам того не ожидая, сочувственно покачал головой. Но тут же выругал себя за подобные сантименты – чует сердечко, что неподходящий для сантиментов объект, право – осторожненько извлек из футляра камеру, снял колпачок с объектива, перевел переключатель света в положение «камера», поднял вверх рычажок справа, просунул ладонь в широкую петлю. Глянул для проверки в видоискатель.

Порядок. Светится белым индикатор, счетчик пленки. Можно снимать кино, аки второй Тарковский. Только чует сердце, что попахивает тут не Тарковским и не Феллини, а чем-то гораздо более примитивным, прозаическим, малохудожественным...

Краем глаза он видел в окно, как открывается калитка и к дому уверенно шагает гость. Вернее, гостья – белокурая валькирия Танечка, в джинсах и черной маечке, веселая такая, оживленная такая, можно смело сказать, сияющая такая...

При стуке распахнувшейся двери Лара волшебным образом изменилась – с лица исчезли скука и злость, словно за веревочку дернули. Вошедшую она встретила самой что ни на есть ослепительной, сияющей, сверкающей, невероятно обаятельной улыбкой – если уж привлекать собственный опыт, в точности так она совсем недавно улыбалась некоему адмиралу...

«Пора? – спросил себя Мазур. – Пожалуй что». И мысленно скомандовал себе: «Мотор!»

Нажал большим пальцем красную кнопку, потом указательным переместил чуть влево переключатель сверху, или как он там звался – чтобы камера чуть «отъехала», захватив обеих.

Приникнув одним глазом к видоискателю, печально покривил губы: ай-яй-яй... Вот каково облико морале иных наших красавиц, только что баловавших с пожилыми моряками...

И никаких тебе прелюдий и увертюр – Танечка, одним движением сбросив через голову майку, под которой ничего более не оказалось, шагнула к Ларе, обняла и впечаталась в губы столь долгим и смачным поцелуем, что даже постороннему наблюдателю моментально стали ясны две нехитрых истины: во-первых, это у них не впервые, во-вторых, определенно давно не виделись, вон как валькирия ее гнёт ...

Где-то в глубинах сознания смущенно похихикивал тот его островок, что именовался ханжеским советским воспитанием, безоговорочно зачислявшим развернувшийся на его глаза процесс в число несомненных извращений развратной западной буржуазии.

Ну, предположим, советское воспитание тут и ни при чем, Мазур, как и многие, искренне считал, что красивая женщина не должна быть лесбиянкой, а должна радовать душу и тело нормального мужика, и чем чаще и изощреннее, тем лучше... Но тут уж было не до философских раздумий и теоретических изысканий – нужно работать, ощущая себя не Феллини, а каким-нибудь... как бишь его, который «Калигулу» снимал?