Сергей Зверев - Презент от нашего ствола

– Да, конечно, с удовольствием, – согласился Росиньский.

– Вас не затруднит обслужить себя самому? Стаканы в шкафу справа, а кола и чай – в холодильнике.

– Конечно, конечно, не беспокойтесь, – сказал поручик, взял стакан и, найдя в холодильнике темную пластиковую бутылку, наполнил его. – Скажите, а на теле раненого не было каких-то особых примет?

Джефферсон допил виски и посмотрел на нерастаявшие кубики льда в стакане. Это зрелище, видимо, не удовлетворило хирурга, и он добавил виски, которое на этот раз заняло две трети его стакана. Завершив эту процедуру, хирург отпил из стакана и, облизав губы, произнес:

– Ваш земляк явно бывал в переделках. Я не имею в виду операцию по удалению аппендикса, которую ему пришлось ранее перенести. На теле у него есть следы заживших огнестрельных ранений. Кстати, как его зовут? На короткое время сознание возвращалось к нему, но мы, естественно, спрашивали его по-английски. Создавалось впечатление, что он понимал вопрос, но явно не хотел на него отвечать. Мне кажется, если вы спросите его по-польски, он удовлетворит ваше любопытство.

– Мистер Джефферсон, на предплечье у него была татуировка, – напомнил ассистент Роджер.

– Ах да! – встрепенулся хирург. – В самом деле. Две буквы В. Прописные буквы. И между ними какой-то знак. Я, помнится, удивился. Две строчные буквы b, как известно, обычная аббревиатура в гостиницах – bed and breakfast – ночлег и завтрак. Но у него были вытатуированы именно прописные буквы В и В. Эта аббревиатура известна в среде британских парламентариев, она означает Blue Book, то есть сборник официальных документов – парламентских стенограмм. Но между двумя прописными буквами В был еще какой-то знак.

– Похожий на какую-то греческую букву, – уточнил Роджер.

Поручик Росиньский достал из кармашка кителя маленькую записную книжку и карандаш и начертал некий знак на листке.

– Такой? – спросил он, показывая открытую записную книжку хирургу и его ассистенту.

– Очень похоже, – согласился Роджер.

– Ну да, – подтвердил Джефферсон.

Росиньский практически не знал русского. То есть как любой поляк улавливал смысл сказанного на родственном славянском языке, но весьма приблизительно. Однако как дипломированный филолог поручик, конечно же, был знаком с кириллицей. Как ни удивительно, но Росиньский знал и что означает буквосочетание ВДВ.

В детстве вместе со сверстниками Мечик неоднократно совершал набеги на территорию бывшей советской авиабазы под Познанью. Бывшие хозяева покидали ее второпях, забыв снять или уничтожить плакаты наглядной агитации. Он хорошо помнил один из плакатов с изображением парашютов и аббревиатурой ВДВ – воздушно-десантных войск.

– Думаю, что мы можем попробовать пообщаться с вашим соотечественником, – сказал Джефферсон, осушив свой стакан.

– Это было бы крайне интересно, – согласился поручик.

Вслед за Джефферсоном Росиньский и Роджер прошли по коридору в одноместную реанимационную палату, где на широкой кровати с подключенной системой жизнеобеспечения лежал недавно прооперированный поляк.

– What is your name? – спросил Джефферсон, похлопав раненого по щекам.

– Jak ciebie woіaj? [14]– продублировал поручик.

– Волк, – ответил раненый, распахнув глаза, которые оказались неожиданно очень синими, не бледно-голубыми, а именно синими.

– Вилк? – переспросил Росиньский.

– Да, Волк, – подтвердил раненый по-русски и закрыл глаза.

Уже с закрытыми глазами он добавил по-польски:

– Так. Вилк.

– Pan nie Polak? [15]– решил уточнить Росиньский, хотя уже был абсолютно уверен в этом.

– Не надо его беспокоить, – сказал Джефферсон. – Он испытывает очень сильные болевые ощущения. Сейчас ему вколют наркотик, и он заснет.

Хирург кликнул Маргарет, и она быстро появилась в палате с уже заправленным шприцем, держа его иголкой вверх. Судя по всему, она была весьма квалифицированной операционной сестрой и с полуслова понимала хирурга Джефферсона.

Они проехали уже около шестидесяти километров на северо-восток от кишлака Бахоршох, держа курс параллельно афгано-туркменской границе. Десантники предполагали, что караван с наркотиками пойдет через Мазари-Шариф, откуда можно было попасть в Узбекистан. Хотя теоретически пересечь весьма условную ныне границу с Туркменией можно было западнее, но вряд ли налаженный наркотрафик был устроен через Черные Пески – Каракумы – одну из величайших пустынь Азии.

Дорога была ужасная и, возможно, поэтому практически пустая. Один раз им встретился крестьянин на осле с объемной вязанкой хвороста, которая стоила, вероятно, целое состояние, и однажды навстречу пролетел на размалеванном джипе отчаянный таксист, видимо, из Герата. Машина была под завязку набита мужчинами, а за креслами сзади в багажном отделении в одиночестве сидела какая-то дама в темной парандже, скрывавшей ее лицо.