Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

И рассказал Асафу, в который уж раз, но было в этом что-то знакомое и успокаивающее, как в детстве, лет в шесть, он ходил по субботам с отцом в синагогу и сразу убегал оттуда, бежал к дереву возле ИМКА [25] ИМКА – стадион в Иерусалиме, построенный ассоциацией христианской молодёжи (Y.M.C.A. - Young Men's Cristian Association). и сидел на нём с девяти утра и до начала игры в половине третьего.

– Я смотрел игру, возвращался домой, мама меня лупила, и я начинал ждать следующей субботы. – Асаф представил его маленького, пылающего от волнения между ветками дерева, и улыбнулся.

– Понимаешь? – засмеялся Носорог. – Сейчас я думаю, может быть, даже игра меня и не интересовала, но я любил ожидание. Сидеть там пять часов и думать, что это начинается, что вот-вот сейчас это произойдёт – это было для меня главным, это был наркотик. И как только игра кончалась – полное опустошение до следующей недели. Но как мы к этому пришли?

Асаф улыбнулся:

– Пришли.

– Ладно, хватит, – сказал Носорог, и Асаф почувствовал, что он только меняет тактику,– что я на тебя набросился. С тебя было достаточно этого мерзавца с наручниками.

Ещё несколько минут они ели в полном молчании, Носорог много съел и выпил немного воды. Снова ел и снова пил. Асаф уничтожил всё, что было в его тарелке. Постепенно они успокоились. Потом посмотрели друг на друга, сытые и умиротворенные, и улыбнулись. Как правило, все дела между ними лучше улаживались молча.

– Так что рассказывают старики? – спросил Носорог.

Асаф сказал, что вчера они не звонили, но сегодня уж наверняка.

– Интересно, как твоя мама справилась...

– ...с дверью туалета в самолёте, – закончил Асаф, и оба засмеялись. Она тренировалась дома на ручке, открывающей посудомоечную машину, Носорог сказал ей, что там почти такой же принцип, и её глубокое беспокойство по поводу двери превратилось в семейный анекдот.

– Так ты ещё не говорил с ними, – переспросил Носорог, ища что-то глубоко в глазах Асафа.

– Нет, точно нет.

– Ага.

Носорогу не нравилась идея с этой поездкой. Он подозревал, что ему не рассказывают всей правды.

– А что Рели? – спросил он, как бы невзначай.

– Думаю, в порядке. – Асаф пожалел, что уже закончил есть, что не было у него полной тарелки, чтобы уткнуться в неё.

– Она возвращается с ними, нет?

– Если бы. Не знаю. Может.

Носорог буквально исследовал сейчас его лицо, искал намёк, но Асафу нечего было показать ему. Он сам очень подозревал, что в этой поездке есть какая-то тайна, которую скрывают от него из-за его тесной связи с Носорогом. Слишком легко они не взяли его с собой, подкупив его обещанием "Кеннона".

– Потому что я, – Носорог прикурил и с жадностью затянулся, – я всё время чувствую...

– Нет, нет, – поспешно сказал Асаф, – увидишь, всё будет хорошо. – Он помнил долгий период отвыкания Носорога от курения, потому что этого потребовала Рели, и знал, что сейчас курение – это ещё один плохой признак. – Не волнуйся. Они поедут и поговорят с ней, и она к нам вернётся.

"К нам" означало и к Носорогу, главным образом к Носорогу.

– Она себе там кого-то нашла, – сказал Носорог глубоким басом и выдохнул вверх, – какого-нибудь американского интеллигентика она нашла. Она останется там, я тебе говорю. Такие вещи я костями чую.

– Нет, – сказал Асаф.

– Напрасно я себя обманываю. – Носорог с жестокостью раздавил сигарету, хотя выкурил только четверть. По количеству его разговоров за этим обедом, Асаф понял, что у Носорога не обычное настроение. Ему было неловко видеть Носорога при всей его величине и силе таким незащищённым и растерянным, и до Асафа вдруг дошло, что Носорог сейчас не владеет собой. – Смотри, сколько лет я продолжаю поддерживать в себе эти иллюзии, – сказал Носорог медленно-медленно, как будто получая удовольствие от причиняемой себе боли, – видишь, что такое любовь.

Оба испуганно замолчали. Асаф почувствовал, как брошенное Носорогом слово обожгло его изнутри, может быть, потому, что никогда, ни разу оно не было произнесено в их беседах.

И вдруг оно появилось там, это слово, трепеща, как живое существо, как птенец, выпавший из-за пазухи Носорога, и кто-то должен был поднять его.

– Эта девушка, – не думая, пробормотал Асаф, – эта, с собакой, у неё есть одна подруга, монашка, которая уже пятьдесят лет... – и замолчал, почувствовав, что это как-то бесчувственно с его стороны говорить о своих делах, когда Носорог так страдает. – Увидишь, она вернётся, – сказал он со странной слабостью, а что ещё мог он сказать, кроме того, чтобы снова и снова повторять эти слова, как молитву или клятву, – где она найдёт такого, как ты? И родители тоже так говорят, ты же знаешь.