Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

Они бежали рядом лёгким, спокойным бегом. Верёвка провисала между ними, и Асаф почти поддался соблазну убрать её совсем. Он думал, что, в сущности, они в первый раз так бегут, как парень со своей собакой. Он бросил на неё взгляд: язык высунут, глаза сверкают и хвост вытянут. Он приноровил свои шаги к её и исполнился теплотой, удовольствием от новой слаженности с ней. Ему казалось, что и она чувствует то же самое. Что она понимает, что они вроде двух друзей в походе. Он улыбнулся про себя. Было в этом что-то такое, чего он по-настоящему не испытывал уже многие годы, по чему перестал даже скучать, что-то вроде дружбы.

Но когда снова подумал о девушке, Тамар, минутный душевный покой покинул его, и его шаги сразу удлинились. Всё, что узнал о ней нового, каждый незначительный факт или второстепенная подробность почему-то казались ему большими и значительными, полными скрытого смысла (Динка удивлённо заторопилась вслед за ним); с самого утра, как только услышал о ней, почувствовал, будто новая сущность пытается втиснуться в его жизнь, ухватиться за неё любой ценой, пустить в ней корни. А Асаф, собственно говоря, не любил таких сюрпризов. Обычная повседневная жизнь и так казалась ему слишком непредсказуемой, и, кроме того, снова в панике вспомнил он и даже посмотрел на часы, он должен сейчас посвятить некоторое время своему личному делу, решить, как избавиться от давления Рои, и он действительно не собирается обегать пол-Иерусалима в погоне за неизвестной девушкой, с которой его ничего не связывает и не свяжет, что ему до неё, только благодаря странному стечению обстоятельств он о ней узнал, и если вдуматься, то с Дафи он, по крайней мере, знаком, к её недостаткам ему не нужно привыкать, а эта, новая, у которой, кстати, есть славная собака и которая любит пиццу с сыром и маслинами... Он не помнил, с чего началась эта мысль.

Вдруг Динка обогнала его и побежала быстрее. Он не понял, что случилось. Поднял голову, но не увидел, за кем она бежит. Единственный, кто бежал по улице, был он сам. Но он уже знал, что должен положиться на её чувства, и предположил, что она увидела или почуяла кого-то, кто от него скрыт. Она резко сворачивала в улицы и переулки, как будто в ней был запущен мощный мотор, ворвалась в Сад Независимости и неслась, как буря через кусты и газоны, её большие уши относило ветром назад, и Асаф летел за ней и думал о чуде собачьего нюха, и как она может чувствовать кого-то, совсем не видя его, и думал также, что он скажет этому кому-то, когда, наконец, поймает его.

– Попался, – сказал кто-то за ним, мощно вскочил ему на спину и повалил его на землю. Он был так ошеломлён, что лежал, не двигаясь и не думая. Почувствовал, что мужчина на нём заворачивает ему руку назад, почти ломая её, и только тогда закричал.

– Кричи, кричи, – сказал тот, кто сидел у него на спине, – сейчас ещё заплачешь.

– Что вам от меня надо? – с болью простонал Асаф. – Что я вам сделал?

Тот с силой прижал его голову к земле. Пыль попала ему в рот и нос. Чувствовал, что лоб его расцарапан до крови. Два сильных пальца сдавили ему щёки, вынудив раскрыть рот, и сразу же другие пальцы залезли ему в рот, быстро ища там что-то. Асаф потрясённо лежал, видя перед собой суетящихся муравьёв и окурок, всё очень увеличено.

Бумага или какое-то официальное удостоверение было подсунуто ему под нос. Он скосил глаза. Ничего не увидел. Слишком близко. В глазах его всё расплывалось ещё и от слёз. Тот, что лежал у него на спине, схватил Асафа за волосы, силой поднял ему голову и снова сунул ему под нос удостоверение. Асафу казалось, что его глаза вылезают из орбит. Как в тумане увидел снимок улыбающегося смуглого парня и эмблему полиции, и ему на минутку стало легче. Но только на минутку.

– Встать. Ты задержан.

– Я? За что? Что я сделал?

И вторая рука Асафа была завёрнута назад, и он услышал щелчок, знакомый ему только по фильмам. Наручники. На него надели наручники. Его мама умрёт.

– Что я сделал? – низкий хрип смешка за ним.

– Сейчас ты точно расскажешь, что сделал, дерьмо малое. Ну, вставай.

Асаф изо всех сил втягивал голову в плечи и молчал. Кишки его бурлили. Он боялся оскандалиться. Силы вдруг покинули его. (Так было всегда; когда кто-нибудь так грубо говорил с ним или с другим человеком, его на мгновение покидало желание жить, он сразу как бы иссякал, терял желание существовать в таком месте, где люди так разговаривают.) Динка же наоборот была полна боевого духа, стояла в отдалении и лаяла изо всех сил со страшной злостью, но не решалась приблизиться.