Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

– Асаф, я жду! – И он рассказал, как в восьмом классе, благодаря девочкам, Рои сделался, как бы это Вам объяснить, ну вроде царского наместника класса? И Асаф собирался объяснить ей, что имел в виду, но она нетерпеливо махнула рукой и сказала:

– Да, да, король класса, конечно, я знаю, прошу тебя, продолжай, – и Асаф сразу догадался, что она уже слышала такое от Тамар, эти истории про девочек и мальчиков, и подумал, что ей приятно его слушать, потому что это немного напоминает ей их встречи с Тамар; и когда подумал так, что-то тёплое и новое опять зашевелилось у него внутри, он представил, что Тамар действительно находится здесь в комнате, как невидимка. Допустим – сидит на полу возле спящей Динки и поглаживает ей голову. И, может быть, он сам говорит сейчас и для неё, рассказывает, как Рои стал другом Ротам, первая царственная пара среди всех параллельных классов, это было несколько лет назад, пробормотал Асаф, после Ротам у Рои было ещё четыре или пять подруг, сегодня это Мейталь, и из-за неё Рои заставляет его полюбить Дафи, потому что Мейтали так хочется, Рои даже намекнул, что это будет условием его дальнейшей дружбы с Асафом, хватит, не важно, встряхнулся Асаф, это так, глупости, мелкие детали, и снова почувствовал себя до смерти смущённым, что так выплёскивает всё.

– Важно, очень важно, – мягко сказала Теодора, – ты всё ещё не понял, агори-му [13] Агори-му (греч.) – мой мальчик. ? Как я узнаю тебя без мелких деталей? Как расскажу тебе, что на душе у меня? – И когда увидела, что он не убеждён, поискала его глаза и прямо заставила его посмотреть на неё:

– Тамар ведь тоже вначале не всё хотела рассказывать, это не важно и это неинтересно, и я с большим трудом научила её, что нет для нас более важного, чем мелочи, эти наши пуговицы и гроши; А она, чтоб ты знал, ещё упрямее тебя! – Услышав это, Асаф сразу перестал сопротивляться ей, и с его горла как будто сняли груз, даже голос изменился, словно раскрылись все связки, он рассказал о Дафи, всё-таки рассказал о ней, что всё у неё измерено и рассчитано, будь то деньги, уважение или успех, и пока говорил, понял, наконец, почему ему неприятно быть с ней, она постоянно соревнуется со всеми, с кем бы то ни было, всегда проверяет баланс между успехом и поражением, приход и расход, и если послушать её, то все люди на свете только и ждут, как бы подставить кого-то, наброситься и сожрать того, кто чуть ослабел...

– Есть на свете и такие люди, – сказала монашка, почувствовав, что пыл его угасает, – но есть и другие, верно? И верно, что ради этих других особенно стоит жить? – Асаф улыбнулся и радостно выпрямился, как будто своей короткой фразой она решила очень запутанную проблему, которая уже давно тяготила его, и добавил, что даже если бы Дафи была совсем другой, он бы всё равно в неё не влюбился, он вообще думает, что никогда не влюбится, по крайней мере, до демобилизации из армии, сказал и поразился собственной храбрости, потому что такие вещи он говорил только одному человеку на свете, Носорогу, другу Рели, да и то в очень редких случаях, а с монашкой он знаком меньше часа, да что это с ним сегодня?

Он вдруг умолк, и оба смотрели друг на друга, как будто вместе очнулись от какого-то общего видения. Теодора провела двумя руками по голове, словно пытаясь втиснуть что-то внутрь. Большой жёлтый ожог сверкнул на её среднем пальце. Минуту в комнате была полная тишина. Слышно было только дыхание спящей Динки.

– Сейчас, – прошептала Теодора со слабой улыбкой, – после всех этих слов, может, наконец, расскажешь, как ты попал ко мне?

И лишь тогда он коротко и деловито рассказал ей, как пришёл утром Данох и позвал его в собачник, и про форму 76, и про пиццу, и ему вдруг показался смешным этот сумасшедший бег, неизвестно куда. Он заулыбался, и лицо Теодоры тоже расплылось в улыбке ему навстречу, оба посмотрели друг на друга и расхохотались, собака проснулась, подняла голову и завиляла хвостом.

– Это чудесно... – вздохнула Теодора, когда успокоилась, – собака привела тебя ко мне... – она долго смотрела на него, будто освещая его вдруг новым светом, – и ты был здесь невинным посланником, рассыльным поневоле... – её глаза сверкали, – кто ещё мог бы так идти за бегущей собакой, и купить пиццу за свои деньги, и полностью подчинить свою волю её воле? Какое сердце, агори-му, какое горячее и невинное у тебя сердце...

Асаф смущённо заёрзал на стуле. Сказать по правде, он большую часть времени чувствовал себя идиотом, гоняясь за собакой, и новое толкование его действий слегка удивило его.