Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

Асаф подумал про Мацлияха, увидел девочку на бочке и улыбнулся.

- И ещё, - Лея чувствовала себя, как канатоходец, говоря о Тамар с совершенно чужим человеком, и всё же нутро ей подсказывало, что она делает это ради Тамар, - ей очень важно, чтобы её друзья не встречались друг с другом. С каждым она должна быть одна, как бы только в её и его мире, - сказала и снова проверила воздействие своих слов на него, подумав, что вдобавок ко всему у него очаровательная улыбка, - а когда я спрашиваю её, почему так, что она мне отвечает? "Разделяй и властвуй"! Что ты об этом думаешь?

- Что ядумаю? – ему было так приятно, что он повышен в звании до эксперта по делам Тамар; как будто в своём походе за ней он накопил достаточно опыта и знаний, которые могут послужить ему для её, Тамар, истолкования. Он сказал: - Может... может быть, так у неё больше свободы, я имею в виду, что у неё есть... – у него вдруг вырвалось слово Рели, - простор.

- Именно то, что я думала! – обрадовалась Лея. – По-моему, с её "разделяй и властвуй" она с каждым может быть как бы совершенно другим человеком, правда?

- Я тоже так подумал, - подвёл Асаф итог их совещанию, - её свобода. Вот, что ей важно. – Минуту он сидел, слегка встревоженный, что-то беспокоило его, совсем из другого места, со стороны Рели и Носорога, как ни странно; ему на секунду пришло в голову, что, возможно, в том, что Рели говорит, что-то есть.

Лея, уложив лицо в свою большую ладонь, смотрела на него и как бы сквозь него; увлечённая какой-то далёкой мыслью, она прошлась по ней и вернулась к нему.

- Скажи, ты... – как бы это спросить, - кроме школы, ты занимаешься ещё чем-то? В искусстве, например?

- Нет... – засмеялся он, - почему вы спросили?

- Просто, подумала, - на её губах промелькнула удовлетворённая улыбка. Асаф раздумывал, считается ли искусством фотография. Может, и так. Его учитель в фото кружке думал, что да. На заключительной выставке года были представлены пять его работ, но он никогда не считал себя "художником". Эта мысль даже пугала его. Возможно, потому, что Рели упорно представлялась, как "художница", и в этом он всегда ощущал фальшь; а настоящими художниками были Картье-Брессон или Дайана Арбус и все остальные, произведениями которых он восхищался, у которых учился, но куда ему до них.

Орущий свёрток возник в поле его зрения. Самир вернулся и со вздохом облегчения передал Лее маленькую возмущённую девочку, объяснив, что она спала, когда он пришёл, и всю дорогу орала.

Асаф предположил, что ей года два-три. Она была крошечная, с кожей цвета слоновой кости, чёрными, очень гладкими волосами и чёрными раскосыми глазами, которые сейчас были сердито сощурены и почти не видны. Он перевёл взгляд с неё обратно на Лею, пробуя найти связь между крупной смуглой женщиной с изрезанным шрамами лицом и девочкой с раскосыми глазами, и вдруг понял. Как всё просто.

- Лея! – донёсся из кухни голос. – Как насчёт маринада?

Лея встала, держа на руках орущую малышку, и, поколебавшись минутку у двери кухни, вернулась и неожиданно протянула её Асафу. У него в руках очутилась маленькая девочка, на удивление лёгкая, раза в два легче, чем Муки, которая, по словам мамы, "стояла двумя пулькес [50] Пулькес (идиш) – ляжки. на земле", а эта была, как пёрышко, душистая и красивая, если можно разглядеть что-то сквозь бурю, которую она подняла своими криками и маленькими кулачками, машущими во все стороны. Он улыбнулся ей, и она закричала, он облизнул губы Динкиным жестом, и она его лягнула. Он залаял, и она замолчала. Удивлённо посмотрела на него. Подождала. Он снова залаял и пошевелил ушами. Она перевела быстрый плутовской взгляд с него на Динку. Что-то начало пробиваться сквозь слёзы. Он поднял палец. Она дотронулась до него своим пальчиком. Несколько всхлипов ещё оставалось в её улыбке. Он сделал головой "да", и она тоже сделала, он сделал "нет", и она тоже, и так, без слов, только взгляды, причмокивания и вытягивание губ, и вся тоска по Муки пробудилась, растеклась и заболела в нём. Ноа протянула ручонки к его лицу, провела по глазам, по распухшему носу, дотронулась до синих кровоподтёков, Асаф сидел, почти зажмурившись, и не мешал ей, оттаивая душой, а, когда открыл глаза, увидел, что Лея вернулась, хотел передать ей девочку, но та не согласилась с ним расстаться.

- Я вижу, ты ей понравился, - серьёзно сказала Лея. – Теперь...

Но Ноа не соглашалась делить его ни с кем. Обеими руками ухватила его за лицо и повернула к себе, взволнованно рассказывая про хомячка у них в яслях, который порезался стеклом, и у него шла кровь... Асаф повторял за ней половинки слов и расшифровывал их одно за другим. Когда Муки была в том возрасте, в котором дети произносят только один слог из каждого слова, Асаф сделал для неё специальный словарь, чтобы няня могла её понимать. Лея сидела в стороне, прислушиваясь к их беседе, и её большое лицо сияло.