Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать

Ещё и говорит с ней в мужском роде, как раньше.

- Но почему мы не сможем? – возбуждённо прошептала она. – Я подготовилась. Расспросила людей. Я совсем… - она не знала, как передать ему всё, что с ней было, - Шайчик, миленький, Холмс, это будет очень трудно, это будет ужасно, но ты увидишь, люди делали это так, сами, с друзьями, с родными, я знаю – делали, и я смогу. Ты избавишься от этого. Только не сдавайся!

Перед ними уже была видна площадь. Нужно было прекращать разговор, но оба были слишком взволнованы. Шай не смотрел на неё. Шёл, согнувшись, волоча ноги. Недоверчиво качая головой:

- Ты ненормальная, ты не понимаешь, во что ты нас втягиваешь. Это не экзамен по Танаху, где, если подготовишься, сдашь. Ты не представляешь себе, что такое ломка. Я ради дозы убить могу.

Она остановилась, схватила его за плечо, легко развернула к себе:

- Убьёшь меня?

Он посмотрел на неё долгим взглядом, всё лицо его задрожало от усилия не заплакать:

- Это так, Тами, - сказал он наконец сломанным голосом, - я этим уже не управляю.

На площади они нашли место в тени, рядом с банком. Шай вынул гитару, а чёрный футляр положил раскрытым на землю. Потом сел на маленькую каменную скамейку и настроил струны.

Несмотря ни на что, когда он начал играть, её душа наполнилась радостью.

Люди останавливались возле них. Были даже такие, которые узнавали её по прошлым выступлениям, другие узнавали его, и ещё до того, как она запела, там собралось необычно много публики. Вдалеке у ограды стояли двое высоких полицейских, которые под своими фуражками выглядели, как братья-близнецы. Тамар обрадовалась полицейским. Улыбнулась им глазами. Оба ответили на её улыбку. Один из них легонько тронул другого локтем, и они стали приближаться к ней. Она решила, что споёт "Сюзан", с которой начинала свою короткую карьеру уличной певицы. И как всегда, как только послышался её голос, всё больше и больше людей останавливались, и там уже собрался круг в четыре или пять рядов. Она увидела, как клетчатая рубаха Мико начала перемещаться между двумя последними рядами. Шишко она не видела, и это её беспокоило.

Закончила петь и поклонилась в ответ на аплодисменты. Люди подходили и бросали монеты в футляр гитары. Пара родителей послала крохотного ребёнка в коротких штанишках положить пять шекелей, он уточкой доковылял до них, застеснялся и вернулся и снова был послан, пока не сделал это под звуки аплодисментов. Тамар заставляла себя сладко улыбаться, хотя всё её существо находилось в готовности к следующим минутам. Шай совсем не реагировал. Ей казалось, что он полностью отключился, отказавшись от собственной воли, и что он поручает – или бросает – ей свою судьбу. Когда её взгляд останавливался на нём, она с отчаянием думала, у меня нет партнёра, я одна. Динка встала. Потянулась и снова легла, но тут же встала. Не находила себе места. Чувствовала напряжение, исходящее от Тамар.

- Урок оте… - сказала Тамар и поперхнулась, - урок отечества.

Шай заиграл вступление. Она чувствовала, как голос сжимается у неё в горле и пропадает от страха. Откашлялась, и Шай начал сначала. На этот раз она вступила вовремя. Она пела о крестьянине, пашущем землю на старой картине, висящей на стене класса, а за ним – знойное небо, кипарисов ряд вдали, вырастит крестьянин хлеб нам, чтобы мы быстрей росли.

Закончила первый куплет и стала слушать гитару и даже не заметила, когда Шай удалился от знакомого мотива и минуту или две импровизировал, будто шепча что-то, предназначенное только ей, тихую мелодию, ещё более печальную, чем сама песня, как личный плач в песне тоски по невинной, как ребёнок, стране, которой больше нет, а может, никогда и не было на самом деле; потихоньку, осторожно вёл он её обратно к песне, она подняла голову, облизнула губы и увидела Мико, стоящего позади пожилой женщины. Тамар смотрела на неё со странной слабостью и думала, что она очень красива: прямая, серебристые волосы свёрнуты в клубок на макушке, лицо обожжено солнцем, изрезано характерными морщинами, а глаза синие и сверкающие. Она представила, как пальцы Мико быстро открывают застёжку на её сумке и шарят внутри. Газета, которую он держал, прикрывала его руку от стоящих рядом с ним. В отчаянье она перевела взгляд, ища Шишко. Где он прячется. Где подстерегает.