Сергей Донской - Волки в погонах

Пришлось поднять сразу обе. Каждая в отдельности была слишком слабой, чтобы в одиночку справиться с непосильной задачей. Руки поднялись и бессильно упали, не успев достигнуть цели.

Громов нажал на спусковой крючок «бердыша» чуть раньше, лишив себя возможности узнать, что такого важного собирался сказать ему бывший начальник.

Сам выстрел прозвучал не громче, чем хлопок в ладоши. Да и баллончик взорвался без особой помпы. А последних ударов сердца полковника Власова вообще никто не услышал, потому что некому было заботливо прикладывать ухо к его груди.

Только далеко-далеко от обмякшего на казенном диванчике тела взвыл не своим голосом питбуль по кличке Гранд.

Не самая удачная панихида по покойнику, но зато никто не мог сказать, что скончавшегося от сердечного приступа эфэсбэшника не оплакала ни одна собака. Была такая.

Первое, что сделала Маша, войдя в квартиру Громова, это попросила позволения воспользоваться ванной. И лишь после этого, взбивая пальцами мокрые волосы, она поинтересовалась:

– Как насчет обещанной тысячи?

Маша стояла на пороге комнаты, наслаждаясь чистотой и свежестью своего тела под легким платьем. Громов сидел перед включенным телевизором, на экране которого немо кривлялся кто-то из молодых да ранних. На столе по правую руку от него стояла ополовиненная бутылка водки, по левую – пустой стакан, между ними разместилась пепельница, в которой одновременно тлели сразу два окурка.

– Деньги в прихожей, на тумбочке. – Он даже не повернул головы. Небритый, мрачный. И ужасно одинокий, хотя Маша пока находилась здесь, рядом.

– Тысяча? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

– Как договаривались.

– Между прочим, Власов обещал мне четыре.

– Что ж ты продешевила?

Громов наполнил свой стакан и неспешно влил содержимое в рот. Впечатление создавалось такое, что он пьет обыкновенную воду.

Маша переступила с ноги на ногу.

– Вы меня за дурочку принимаете?

– Нет. С чего ты взяла?

Пожав плечами, Громов взял дистанционный пульт и переключил канал, но звук так и не счел нужным прибавить. На экране замельтешили забавные мультипликационные персонажи, которые колотили друг друга чем попало, не испытывая при этом ни боли, ни жалости.

– Власов для меня не доллары приберег, а пули. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Правильно рассуждаешь, – кивнул Громов. – Если тебя что-нибудь подведет в этой жизни, то только не рациональность.

В его тоне не было даже намека на сарказм, но Маша обиделась. Все-таки она спасла этому бесчувственному чурбану жизнь, а он ее даже не поблагодарил. Правда, он потом отквитался, но все же первый шаг сделала она, Маша. Могла бы ведь не довериться совершенно незнакомому человеку, а она честно рассказала, какая пакость против него затевается. Разве это не стоит хотя бы одного теплого взгляда в придачу к тысяче долларов?

Так и не сумев обратить на себя внимание Громова, уставившегося в немой телевизор, Маша фыркнула и отправилась в прихожую. Пересчитала купюры, сунула их в сумочку. Обулась. Постояла минуты две, прислушиваясь к тишине за своей спиной, и вернулась.

– Если хотите, я могу остаться.

– М-м? – Тут он впервые удостоил ее взгляда, но глаза его не выражали ни одной из тех эмоций, какие желалось увидеть Маше.

– Так хотите или нет? – Она поймала себя на желании топнуть ногой. Не просто раздраженно. Яростно.

– Разве это входит в оплаченные мной услуги? – холодно спросил Громов.

– А если и так?

– Ты попала не по адресу, Мария Мохина. – Он покачал головой, прежде чем отвернуться. – Платить женщине и покупать ее – две большие разницы.

Если бы Машу попросили объяснить, почему вдруг она запустила руку в сумку, достала оттуда честно заработанные деньги и швырнула их на стол, она бы не нашла оправдания своему порыву. Но дело было сделано, и, стряхнув с ног босоножки, она уселась в кресло и, задрав нос чуть ли не к потолку, высокомерно осведомилась:

– В этом доме кто-нибудь догадается налить даме водки?

«Кто-нибудь» повернулся к ней и неожиданно улыбнулся. Его светло-серые зрачки сместились в сторону, предлагая гостье проследить за их движением. Она подчинилась и обнаружила слева от себя сервировочный столик, на котором стоял стакан, наполненный до краев чистой как слеза водкой. Поверх лежала точно такая же стопка денег, как та, с которой Маша только что рассталась. Но эта их не разъединяла, как та, первая.