Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

– Вы обознались, – сухо сообщил я, когда изучение незнакомца мне наскучило.

Брюнет отклеился от своей тачки.

– Хватит умничать, – пробурчал он.

– Меня часто об этом просят, – признался я. – Часто, но недолго и не очень настойчиво. Один такой советчик стал полным калекой – и в физическом смысле, и в моральном.

– Душман! – крикнул брюнет с обидчивой интонацией. Его позорные усики при этом встопорщились до некоторого сходства с настоящими.

Ну вот, теперь я стал душманом! Если с фамилией Бодров я еще как-то мог примириться, потому что носил ее ни много ни мало тридцать лет, то новое прозвище меня абсолютно не устраивало. Я уж собирался популярно объяснить это своему визави, когда из тонированного автомобиля на свет божий выбрался некто с обритым наголо черепом, зато при мусульманской бороде. Чалма так и просилась на его голову. А выражение лица было полно мрачной решимости, как у религиозного фанатика, поклявшегося на Коране искоренить всех неверных до десятого колена. Возможно, лютый нрав развился в этом относительно молодом человеке от неразумной привычки обряжаться во все черное. При сорокаградусной жаре ношение подобного наряда грозило полнейшей мизантропией. Попробуйте сами одеться в траур, выйти на самый солнцепек и сохранить при этом благодушное настроение. До сих пор в России это не удавалось никому, кроме Михаила д… Артаньяновича Боярского, да и тот заметно осунулся и сдал под своей мушкетерской шляпой.

– Бить? – азартно поинтересовался изнывающий от жары и злобы подмосковный душман, нацелив в меня одновременно свой заросший подбородок и указательный палец с желтым ногтем.

Он явно не был склонен к гамлетовским терзаниям. Бить или не бить? Конечно, бить! Однозначно! К его неудовольствию, команда последовала иная:

– Просто возьми этого умника под локоток и усади рядом с собой на заднее сиденье. – Зеркальные очки щекастого брюнета поймали два солнечных блика и радостно просияли. – Бить пока не надо.

Пока! Это прозвучало не слишком-то обнадеживающе.

– Что вам от меня нужно? – осведомился я, отступив на три шага назад.

Ровно столько же шагов проделал Душман, чтобы приблизиться ко мне, так что дистанция между нами сохранялась та же. Чтобы дотянуться до меня, ему потребовались бы руки длиной с хорошие грабли, а его лапищи оказались несколько короче.

– С тобой хотят поговорить, Бодров, – значительно пояснил заводила в брюках-шортах. Его щеки слегка раздулись.

– По природе я редкостный молчун и затворник, – честно признался я. – К тому же сегодня я не в настроении. Отложим беседу до лучших времен. Скажем, до полной ликвидации последствий чернобыльской катастрофы.

– Остряк? – догадался наконец мой собеседник. – Душман, возьми его. Надоело слушать, как он мелет языком!

Лоснящийся на солнце бритый череп устремился вперед.

– Стой, где стоишь, Ходжа Насреддин, – предупредил я. – У покойников очень быстро отрастают волосы, слыхал об этом? Тебя могут не признать в твоем мусульманском раю. – Говоря это, я пятился от него.

– Насреддин, значит? – зловеще переспросил он, неспешно следуя за мной.

Пятиться задом было не слишком удобно, но я делал вид, что мне к такой манере ходьбы не привыкать. Я даже разговаривать продолжал при этом, заверяя настырного преследователя:

– Честно говоря, на тебя и на твое имя мне насрать, будь ты хоть Сулейманом, хоть шайтаном. Можешь назваться даже Али-Бабой – главное, держись подальше.

Бритоголовый не послушался моего совета.

– Подальше? – тупо переспросил он, а сам вдруг прыгнул вперед.

Все он правильно рассчитал: и дистанцию подходящую выбрал, и вес тела приготовился перенести на левую ногу во время удара. Не учел только, бесшабашный, что я тоже устремлюсь ему навстречу.

Его кулак рассек горячий воздух в каком-нибудь сантиметре от моей головы, а в следующее мгновение эта самая голова врезалась в его смуглое лицо, аккурат между выскобленным до синевы лбом и черной бородой. Там размещался чувствительный нос и полнокровные губы, лопнувшие, подобно двум переспевшим вишням.

Душман не обратил никакого внимания на подобную ерунду. Гораздо сильнее обеспокоила его моя правая пятерня, впившаяся в его промежность с яростью клешни оголодавшего краба. Я до предела сжал пальцы, пару раз рванул все, что они сгребли, из стороны в сторону, а потом убрал руку и стал с любопытством наблюдать за превращением грозного противника в скулящее существо, норовящее бухнуться на колени.