Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа

— Его что… Перевели в другое место?

После паузы кто-то ответил:

— Перевели.

— И куда?

— На тот свет, — говоривший указал на крест, на который Гайворонский с самого начала обратил внимание, да только пока не имел возможности осмотреть.

Зрелище было ужасным. Расчлененный труп был уже весь черный, покрытый густым шевелящимся слоем мух, поклеванный крепкими вороньими клювами…

— Когда это произошло? — на что уж Гайворонский был привычен ко всякого рода зрелищам, а тут и он не выдержал, отвернулся.

— Вчера днем. Так что вы, братки, на сутки только опоздали… Даже похоронить его не дали, сволочи… Пусть, говорят, постоит тут для вашего устрашения… А вы за них заступаетесь!..

Откуда-то издалека чуть слышно, а потом все громче, донесся характерный звук летящих вертолетов.

— Это за нами, — сообщил Гайворонский. — Собирайтесь, друзи, для вас этот кошмар уже кончился!..

Сигнал «четверка», произнесенный по рации перед началом операции, означал, что где-то там, за десятки километров отсюда, пора поднимать вертолеты — к тому времени, как они прилетят, задача будет выполнена.

Командир повернулся к своим подчиненным.

— Ну-ка, хлопцы, дайте-ка мне парочку тех уродов, надо его с креста снять!..

— Слышь, командир, — не отходил от Вячеслава все тот же мужчина в гражданской одежде. — Там еще в овраге несколько наших лежит.

— Где? — не понял Гайворонский. — Кто лежит? В каком овраге?..

— Ну они, эти, чечики, если кто заболеет или кого насмерть запорют, перестараются, так не хоронили, а просто в овраг сбрасывали… Он глубокий, овраг-то… Вот они там и лежат.

— Все слышал? — спросил командир у стоявшего рядом подчиненного.

— Слышал, — глухо отозвался тот.

— Возьми еще парочку уродов — и туда. Только пулей — «вертушка» на подлете…

И в самом деле на посадку уже заходила огромная туша Ми-28, в обиходе называемая «коровой». Неуклюжая, внешне далекая от элегантности, она обладает невероятной грузоподъемностью и неприхотливостью. Сверху над ней закружили два узких хищных тела Ми-24 — боевого вертолета по прозвищу «крокодил».

— Быстрее, друзи, нет времени, пока чечики не оправились!..

Когда вертолеты улетали, увозя пленных бывших, пленных нынешних, останки замученных несчастных, спецназовцев, внизу полыхало то, что осталось от лагеря: взорванные землянки, изрезанные палатки, бараки — и все это обильно залитое бензином и соляркой из оказавшегося тут целого штабеля бочек с «самопальным» топливом… И никто из улетевших уже не видел и не слышал, как начали рваться гранаты, мины и ящики с тротилом, которые впопыхах не сумели, да и не особенно старались, найти.

…Когда канонада постепенно заглохла, осторожно зашевелились обугленные доски, оставшиеся на месте сгоревшего строеньица, располагавшегося чуть в стороне от остальных. Сквозь образовавшийся лаз просунулась грязная, мокрая, всклоченная бородатая человеческая голова. Мужчина огляделся по сторонам. Вокруг не было видно ни одной живой души — только догорающие костища, да несколько трупов в стороне.

— О, шайтан! — пробормотал спасшийся.

Он уже энергичнее разбросал кое-где еще дымящиеся доски, выбрался из-под обломков.

— Хорошо, Аллах надоумил, куда спрятаться, — вновь вполголоса, сам себе сказал он.

…И в самом деле, спасся он только чудом.

Когда боевиков собирали на построение, он сидел на задворках лагеря и прожаривал над костром белье — вши замучили. Пока сообразил, что команда касается и его тоже, пока одевался, пока приводил себя в порядок, услышал выстрелы. Выглянул из-за угла барака — и сразу все понял. О том, чтобы вступить в бой и тем самым себя выдать, не могло быть и речи — «моджахед» совсем не значит «камикадзе». Нужно было спасаться. Но где спрятаться, чтобы не нашли?

Боевик лихорадочно осматривал лагерь. Через открытое пространство к лесу не побежишь. Да колючая проволока там, за ней вокруг мины и «растяжки» понатыканы… Нет, туда нельзя!

Единственно верное решение пришло тут же: только в третьем периметре, где обитали пленные — уж там-то гяуры точно не будут шарить слишком активно. Освобожденным пленным в нем тоже особенно делать нечего — они, скорее всего, постараются туда вообще не заходить, лихорадочно рассуждал охранник, что там делать, если разобраться, коли в загоне проведены долгие месяцы мучений, а имущества не остается никакого?.. И когда обретшие свободу люди толпой двинулись расправляться со своими мучителями, воспользовавшись общей суматохой, он проскользнул в наиболее безопасный, как ему представлялось, уголок.