Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа

Нет, Митя, я тебя не предам! Потому, хотя бы, что когда тебя убьют, мне тут все равно жизни не будет!

Машенька приподнялась… Она схватила валяющуюся в пыли заточку и со всей ненавистью, накопившейся в ней за долгие месяцы издевательств, воткнула ее в багровую, со вздувшимися жилами, шею раненого. Тело вздрогнуло, напряглось, но тут же расслабилось. Было слышно, как из горла вылетел последний хрип. По коже обильно потекла кровь…

— Машенька, не надо!.. — с новыми силами забился в руках боевиков подполковник.

Он понял, что сейчас попытается сделать девушка…

Она и в самом деле потянула заточку обратно, но та поддалась не сразу, очевидно, застряла в жилах… Когда девушке удалось таки выдернуть клинок, она попыталась взмахнуть острием еще раз, воткнуть его в себя… Однако было уже поздно. Сильные руки легко перехватили ее тонкой запястье, вырвали из слабой ладони штырь…

И она заплакала. От бессилия, от страха, от безнадежности, от жалости к самой себе, от жалости к любимому, от ужаса перед грядущим…

— Н-да, братья-мусульмане, весело у вас тут, однако, — бесцветно проговорил Мустафа.

Резидент уже взял себя в руки, по-прежнему вел себя как всесильный инспектор. Он наскоро просчитал ситуацию наперед и понял, насколько в сложившейся ситуации выгодна для него смерть этого здоровяка. На него теперь легко и просто свалить весь этот инцидент. Сам развалил дисциплину, у пленных на руках имеется оружие — сам и поплатился… И именно появление в лагере его, Мустафы, помогло избежать если и не восстания пленных, то во всяком случае группового бунта и побега. Аллаху акбар!

…Вдруг раздался звонок сотового телефона. Этот звук настолько не вязался с окружающей действительностью, что все вокруг разом умолкли. И обсуждавшие гибель главаря боевики, и всхлипывающая Маша, и тщетно старавшийся сдерживать стоны боли и бессилия пленный офицер.

В наступившей тишине Мустафа неторопливо достал из кармана аппарат. Включил его.

— На проводе, — произнес он по-арабски.

— Мустафа, — торопливо проговорил голос одного из его помощников. — Ты когда будешь обратно?

Собственно говоря, здесь ему делать больше нечего. Пусть сами разбираются!

— Скоро, — лаконично отозвался резидент. — А что случилось?

— К тебе прибежал хаджи Мансур. Чего-то здорово боится… А что именно случилось, молчит, сказал, что только тебе… Говорит, что у него очень важное дело…

Хаджи Мансур… Мансур — разумный правильный мусульманин, побольше бы таких… Этот зря паниковать не станет. Значит, и в самом деле что-то случилось.

— Хорошо, пусть ждет меня!

Мустафа отключил аппарат, еще раз обвел взглядом всех.

— Кто заместитель этого… — он, кивнув на убитого начальника лагеря, едва удержал готовое сорваться с губ слово «дурака», однако успел поправиться: — правоверного?

— Я, — выступил вперед один из боевиков, своими габаритами, словно близнец, похожий на покойного.

…Что они, из одного инкубатора, что ли?.. Или действительно братья?.. Да какая, по большому счету, ему разница?

— Принимай командование, — распорядился Мустафа. — Девчонку я забираю с собой. С покойным поступить как с правоверным мусульманином, павшим от рук гяуров… Все!

— А как быть с этим? — новоиспеченный командир кивнул через плечо на раненого пленного офицера.

Мустафа ждал этого вопроса. Однако все равно ответил не сразу. Он знал, что своим ответом обречет того на самую мучительную смерть, на которую только способны эти искушенные в умении убивать бандиты. Как человек, как офицер, он мог бы его спасти. Но как мусульманин, вставший на путь джихада, не имел права на жалость. Его бы просто не поняли.

Он взглянул в глаза обреченному. Тот смотрел на него с нескрываемой надеждой — человек всегда надеется на чудо, даже в самой безнадежной ситуации. Мустафа не знал, понял ли пленный его взгляд или нет, но приложил всю свою волю, чтобы пленный воспринял его телепатему: «Дурак ты, батенька, дурак!..»

Наверное, тот понял. Потому что вдруг расслабился, уронил голову и обвис на держащих его руках.

— Делайте с ним что сочтете нужным, — Мустафа постарался произнести эти слова как можно равнодушнее. — Для нас он теперь, — резидент подчеркнул слово «теперь», - интереса не представляет.

Боевики удовлетворенно загомонили.

— Не надо, — взвыла Маша. — Спасите его! Я сделаю все, что захотите, только спасите…

— Ты и так все сделаешь, — брюзгливо заметил Мустафа. — В машину!..