Владимир Шитов - Схватка оборотней

Возвратившиеся в отдел милиции Долматов, Гришин и Кондратьев прошли в кабинет Простакова, где их уже поджидало начальство.

— Давай, Долматов, рассказывай, как вы научились выполнять указание начальника, — сердито потребовал Простаков, усаживаясь в кресло.

Видя на лицах своих руководителей недовольство, оперативные работники перестали улыбаться. Докладывал Долматов, как старший группы.

— Как вы и приказали нам, мы втроем стали дежурить около объекта. Все было спокойно. В восемнадцать часов пятнадцать минут Федоренко с сумкой в руках вышел из своего дома и поспешил в сторону остановки автобуса. Так как он знал Гришина в лицо, за ним пошли Кондратьев и я. На остановке маршрутный автобус уже заканчивал посадку пассажиров. Видя такую картину, Федоренко чуть ли не бегом ринулся к автобусу, не желая пропускать его. Тогда я и принял решение произвести его задержание. Где-то метров за пять до автобуса мы с Кондратьевым догнали Федоренко. Несмотря на возраст, сопротивление он нам оказал капитальное. Только когда я у него из-под мышки забрал пистолет, он прекратил сопротивление.

— Если бы он ожидал нападения на себя, то нам бы пришлось туго, — вставил реплику Гришин, потирая вздувшуюся скулу.

— Что-то ты, мил человек, поправился на одну щеку? — пошутил Простаков иронически посмотрев на Гришина. — Не иначе ради старой дружбы Федоренко не поленился сделать тебе подарок.

— Здоровый, как дуб. Едва втроем завалили, — признался Гришин.

Проанализировав доклад Долматова, Простаков сменил гнев на милость:

— Если все было так, как вы доложили, то я ваши действия одобряю. Ждите приказ о поощрении. А на сегодня можете быть свободны.

Узнав о задержании Федорчука-Федоренко, Бурлаков решил немедленно его допросить, пока тот не пришел в себя и по этой причине был не подготовлен к предстоящему допросу.

Когда к Бурлакову привели задержанного, то последний, внимательно окинув его взглядом, устало опустился на стул, не поздоровавшись, не попросив разрешения сесть.

Бурлаков впервые видел перед собой изменника Родины. Ему интересно было побеседовать с ним, попытаться понять «стержень» его взглядов на жизнь. Перед ним сидел не просто преступник, которого он долго искал. Перед ним был враг, не сдавшийся, а все послевоенные годы продолжавший тайно наносить свои змеиные укусы всем, кто ему встречался на пути, если он к тому же был уверен в своей безнаказанности.

В свои 70 лет Крот не выглядел дряхлым стариком, а внешне походил на тренера тяжелоатлетов.

«При его здоровье и звериной ненависти ко всему советскому он успел много причинить вреда нашей стране», — подумал Бурлаков.

Крот, уставившись тяжелым взглядом в пол, думал о своем: «То, чего я боялся всю жизнь, наконец свершилось. Теперь мне на волю хода нет. За измену, расстрелы партизан, красноармейцев, евреев они подведут меня под вышку. Но сначала пускай докажут мою вину по каждому преступлению, так мне советовал Рыба. Я же для них против себя стараться не буду. Чем дольше они будут копаться в моем прошлом и настоящем, тем дольше я буду жить. Может быть, у них вообще против меня нет никаких доказательств».

Однако Бурлаков в самом начале допроса развеял все его надежды. Он предъявил подследственному его фотографии 1942 года, где он был изображен в форме немецкого солдата с медалью на груди.

— Вам эта личность знакома?

Увидев свою фотографию, Крот вздрогнул. Его худшие опасения подтвердились. «Следователю известно, кто я есть на самом деле!» — затравленно подумал он.

— Это я, — через силу выдавил из себя Крот, не считая нужным отказываться от элементарной истины.

— Вы знаете, откуда ваше фото попало ко мне? — скрывая неприязнь, спросил Бурлаков.

— Из моего личного дела, так как я всего лишь один раз позировал фотографу в этой поганой форме, — ответил Крот. «Скоты, — подумал он о немцах со злобой, — отступая, не могли уничтожить наши личные дела».

— Командиром карательного отряда у вас был Пуштренко Филипп Иванович. Так я говорю или нет? — спросил Бурлаков.

— Так.

— Когда вы видели его в последний раз и где?

— Не помню, но знаю, что давно, — солгал Крот.

Осуждающе глядя на Крота, как на изобличенного во лжи ребенка, Бурлаков поинтересовался:

— А Рокмашенченко Ипполита Тарасовича вы знаете?

— Не знаю, — пробурчал отрешенно Крот. «Признаться следователю в своей тесной связи с Рыбой нельзя, так как это потом может нас погубить», — предусмотрительно подумал он, все более удивляясь осведомленности следователя.