Михаил Март - Оставь её небу

Он в который раз повернулся к ней лицом и обнял ее. Она обвила его шею гибкими руками и прильнула горячими губами к пересохшему жесткому рту.

Он сломался. Не имело смысла сопротивляться, что-то говорить, бессмысленно сотрясать воздух и казаться глупцом и ханжой. Его понесло по течению, и он старался ухватить как можно больше из того, что плыло ему в руки.

Он перепрыгнул через парапет вниз на платформу и побежал в сторону ярких вокзальных огней. Таких оборванных детишек по восемь — десять лет уже не замечали. Времена меняются, люди становятся черствее. Каждый думает о себе, и бездомные дети уже никого не интересуют. Мальчишка пронырнул за решетку в подземном переходе и сбежал по темной лестнице вниз. Здесь проходили горячие трубы коммуникаций и стояла нестерпимая жара. Когда наступит зима, они перекочуют в подвал, но не теперь. Лето только еще набирало силу.

В полутемной каморке под одинокой, засиженной мухами лампочкой сидели четверо мужчин и играли в карты. Трое из них имели жетоны на груди с надписью «носильщик» и четырехзначным номером. Четвертый выглядел самым молодым и носил длинные, до плеч, волосы. Мальчишка подбежал к патлатому и что-то шепнул на ухо. Парень вскочил с места и уронил стул, на котором сидел. Партнеры с удивлением взглянули на патлатика. Один из них спросил:

— Что случилось?

— Ничего. Мне нужно уйти.

— Но мы хотим отыграться? — сказал второй.

— Я вернусь. К утру. Пусть мой выигрыш остается на столе.

Предложение устроило всех присутствующих.

Малыш едва успевал за ним. Они спрыгнули с платформы на пути и побежали вперед, будто опаздывали на поезд, который пытались догнать. Они бежали и бежали. Огни вокзала остались далеко позади, когда их путь оборвался.

Маленькие, но очень взрослые, как у лилипутов, детские лица, но строгие и тяжелые взгляды людей, которые очень много знают. Четверо стояли, пятый лежал на рельсах. Долговязый патлатик присел на корточки и приподнял голову малыша. Его глаза застыли и уже ничего не видели.

— Умер, — сказал курчавый мальчишка, похожий на цыганенка.

— Сам по себе не умрет, — строго заявил паренек с соломенными волосами.

— Поезд сбил, — заключил лопоухий мальчуган с веснушками на вздернутом носу.

— Зовите обходчика, — строго сказал старший.

Он поднял мертвого ребенка на руки и отнес к откосу, где кончались рельсы. Здесь проходило более двенадцати путей и развязок, прожектора простреливали «железку» вплоть до вокзальной развилки. Стальные полированные нити рельс как зеркало отражали яркие лучи мощных прожекторов.

Не прошло и десяти минут, как один из мальчишек привел с собой старика, сутулого, худого, морщинистого, в изношенной железнодорожной форме, которая помнила расцвет и падение социализма. Обходчик едва перевел дух и склонился над мертвецом. В первую очередь он ощупал тело ребенка, а потом сказал:

— На поезд не похоже. Все кости целы.

Патлатый паренек, которому на вид было чуть больше двадцати, вел себя как заправский следователь, собранный, сосредоточенный и внимательный. Только постоянное покусывание нижней губы выдавало его нервозность и беспокойство.

Он взял старика за руку и отвел его на тот путь, где обнаружили мертвого.

— Вот здесь. Тело сохранило нормальную температуру. Он умер час назад, самое большее.

Обходчик осмотрелся по сторонам.

— Который теперь час?

— Четверть первого.

— Тогда это точно не поезд. Это товарная ветка. До четырех утра по ней эшелоны ходить не будут. В девять тридцать прошел последний.

Старику верили все. Он так давно здесь жил и работал, что сам точно не помнил, когда появился в этих местах.

— Значит, его убили! — воскликнул мальчуган с соломенными волосами.

— Сунул нос куда не надо, вот и прищемили, — с грустью сказал курчавый. — Я ему говорил, чтобы он не лазил по вагонам.

— То, что его не поезд сбил, я сразу понял, — задумчиво произнес юноша с длинными волосами. — У него опухоль на темени. Не стал же он бодаться с паровозом. Его убили ударом по голове. Чем-то мягким. Мешком. Только не палкой и не молотком. Крови нет.

— Много ли такому цыпленку надо? — проворчал старик, вытирая слезы с лица. — Щелбана хватит. Шустрят, как мышата, в чем только душа держится.

— Ладно, дед. Тащи лопату. Похороним у больничного склона.

— А как же убийца? — возмутился паренек с веснушками.

— Мы его все равно вычислим, — строго сказал вожак. — Если он здесь ходит, значит, это кто-то из своих. Чужаков здесь не бывает.