Николай Иванников - Вепрь

Этот дар давал ему перед своими соперниками большое преимущество. Он мог предвидеть любой их шаг. Умный человек тоже может просчитывать чьи-то шаги, но расчёт мог подвести, а видение будущего всегда точно.

В то время он уже был крупным авторитетом в Городе, хотя вовсе не стремился к этому. И это было удивительнее всего, если учитывать, что под его началом к тому времени оставался один лишь Шершень, да и тот находился за колючей проволокой.

Город был полностью в его руках. С бандой Папочки он покончил (многие до сих пор вспоминают войну, которую они вели между собой); Святой был в расцвете, но в другом городе; Громов ловко вёл дела, сторонясь Вепря, предпочитая поддерживать хорошие отношения издалека. От Миши Зверя и тогда было больше слов, чем дела, его никто особо не воспринимал всерьез. Правда, появился на горизонте Антон Малышев, хотя он почему-то предпочитал работать на Грома, а ведь мог бы и сам… И даже лучше, чем Гром. Может, сейчас, когда того не стало, он поднимется?

Вот такое окружение у него и было… до поры до времени. Потом как-то очень незаметно из небытия возник ещё некто. Его появления сначала никто не заметил. Он занимался какой-то коммерцией, сперва немного, потом по-крупному, но исправно платил Святому за «крышу» и потому жил в Городе весьма спокойно.

Фамилия его была Круглов. Пути их пересеклись лишь единожды, весной этого года, когда у Круглова горела какая-то большая сделка и он обратился к нему за финансовой помощью. Пятьдесят тысяч баксов. Не Бог весть что, но и их он до сих пор не вернул, хотя как раз с той поры Вепрь в Городе не появлялся…

Он заметил мелькнувший сорок третий верстовой столб и сбросил газ. Где-то здесь должен быть поворот направо. Ага, вот он!

Вепрь свернул на грунтовку и едва не завяз в грязи. Пролетев полем несколько сот метров, машина въехала в березняк, сомкнувший над ней крону. Стало сумрачно, словно надвигался вечер, хотя был ещё полдень.

— Володя, а вы дадите мне пистолет? — спросил вдруг Курженко.

Вепрь мысленно усмехнулся. Сделав вид, что размышляет, он затем сообщил:

— У меня есть с собой оружие. А вы умеете стрелять, Валерий Анатольевич?

— Из автомата. В нашей стране, думаю, из автомата умеет стрелять каждый мужчина.

— У меня нет автомата, а пистолет, как я понимаю, вы никогда не держали в руках?

— Ну, если уж с «акаэмом» справлялся, то с пистолетом как-нибудь.

— Как-нибудь не стоит, Валерий Анатольевич. Да и пистолет у меня один, а стреляю я гораздо лучше вас. К тому же надеюсь, что на этот раз обойдётся без стрельбы, — строго сказал Вепрь. — Так что останетесь в машине. Вы меня извините, Валерий Анатольевич, но без вас мне будет как-то сподручнее. Подождите, когда я доставлю вам вашу дочь. Вам ясно?

— Ясно, — вздохнул Курженко. — Я почему-то доверяю вам, Володя. Буду сидеть и ждать.

— Вот и отлично. Это избавит нас от многих проблем…

Березовые кроны разверзлись, день снова вернулся, и перед ними открылся довольно крутой спуск, а внизу шла граница садового общества «Холмы». Все пространство было утыкано пестрыми домиками самых разных размеров и архитектуры. Кое-где на участках, согнувшись в три погибели, копошились такие же пестрые дачники, собиравшие последний урожай.

Вепрь повернул машину под густые ветви крайней березы и заглушил двигатель.

— Перебирайтесь за баранку, Валерий Анатольевич, — велел он. — И будьте готовы…

— Готовым к чему?

Вепрь улыбнулся:

— Ко всему. Ладно, я пошел.

Он вылез из автомобиля, закурил сигарету и начал неспешно спускаться по склону. Над огородами поднимались белые дымы — дачники сжигали траву и отходы, пахло влагой, дымом и свежевыдранной морковкой. Собачий лай доносился до него откуда-то издалека, с соседнего холма, и в ответ ему с ближней дачи надрывалась какая-то мелкая шавка. На неё кто-то изредка покрикивал сиплым голосом.

Спустившись, Вепрь пошел по узкой улочке между дачами, вспоминая, где ему надо свернуть, чтобы выйти к старой, заброшенной даче родителей Машеньки Кругловой, засаженной соседями картофелем. Приметив поворот, увенчанный трехногим покосившимся столбом, он свернул налево и уже через три минуты был около знакомого облупившегося домика.

Приподняв вросшую в землю калитку, по растрескавшейся бетонной тропинке он прошел на крыльцо. Дверь в домик была закрыта на шпингалет. Когда-то давно она закрывалась на обычный дверной замок, но из года в год, обычно под осень, его в конце концов выламывали шлявшиеся по ночам подростки либо бездомные пьяницы, а чаще — охочие до чужого добра люди, и тогда хозяин не выдержал. Сняв замок, он забил дыры в двери с двух сторон фанерой и прикрутил обычный шпингалет — заходите, люди добрые, берите что хотите. Лишь бы домик не спалили.