Евгений Сухов - Власть и масть

Мускулы лица оставались расслабленными, как и минуту назад, оно выглядело безвольным, безучастным, вот только слезы, успевшие набежать в уголки глаз, свидетельствовали о том, что Анастасия вышла из гипнотического внушения.

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор.

– Я спала?

– Вы что-то видели во сне?

– Мне снилось мое детство, – тихим голосом отвечала девушка. – Я сидела на качелях. Девочки раскачивали их очень сильно, и мне было страшно.

– Это лишь видение. Мы только что провели сеанс гипноза.

– И как? – спросила девушка с надеждой.

– Вы нам очень помогли. А сейчас отсыпайтесь. Сон пойдет вам только на пользу, – пожав на прощание девичью ладонь, доктор поднялся и направился к двери, увлекая за собой и Вандышева. – Вам это как-то поможет? – спросил он, когда они вышли в коридор.

– Конечно. Я первый раз присутствовал на сеансе гипноза. Никогда не думал, что это происходит именно таким образом. А она будет помнить о том, что рассказала?

Заданный вопрос слегка позабавил доктора, правый уголок рта дрогнул, углубив на щеке ямочку. То, что для психологов является очевидным, для непосвященного человека может восприниматься как таинство. С подобной реакцией он сталкивается едва ли не ежедневно, а все никак не может привыкнуть. Хотя следовало бы…

Отрицательно покачав головой, врач уверенно произнес:

– Не будет. Возникает полная амнезия после пробуждения. Могут быть какие-то галлюцинации, но все это эффект постгипнотического внушения. Сейчас она крепко поспит, и все у нее пройдет.

– Спасибо вам, это все, что я хотел узнать, – Дмитрий Вандышев пожал на прощание ладонь врача.

Нельзя было сказать, что свое отстранение Дмитрий Вандышев воспринял равнодушно. Недовольство перед начальством высказывать не полагалось. Но кто может понять, что творилось у него внутри и по какой шкале следует оценить бурю, бушевавшую в душе. Дело об ограблении генерала Саторпина захватило его всецело, такое с ним случалось не всякий раз. Было опрошено десятка два свидетелей, обработано три версии случившегося, оставалась еще две, одна из которых была весьма перспективной.

Получается, что изрядный объем работы был проделан впустую. Разумеется, большинство наработок и выводов, полученных в ходе оперативной работы, не пропадет и будет использовано уже на следующих этапах. Но вряд ли кто из оперативников сумеет вникнуть в дело так глубоко, как он.

Не все понятно было с сыном генерала, который имел весьма запутанную личную жизнь с кучей любовниц, неурядицами на службе и, как утверждали его приятели, имел весьма серьезный карточный долг, который можно было покрыть единственным способом – ограбить собственного батюшку. А Копье судьбы должно стоить немало денег, – всего лишь версия, но и она имела право на существование (в своей оперативной работе Вандышев знал случаи куда похлеще нынешнего).

Вызывали вопросы и некоторые моменты в биографии генерала. Но отчего-то они держались за семью печатями, как самая страшная государственная тайна. Причем освободили его от дела практически сразу после того, как он стал копаться в личном деле генерала, делая дополнительные запросы.

Не исключено, что к его устранению приложил руку сам Саторпин, которому стало известно вмешательство оперативника в его служебную карьеру. Следовательно, несмотря на отставку, генерал оставался по-прежнему очень влиятельным человеком. Вот только что же такого компрометирующего пряталось в его биографии и почему он так усиленно избегал контакта?

Вандышев не мог избавиться от ощущения, что истина находится где-то рядом.

Не из-за противоречий с начальством, а в силу привычки доводить дело до конца Дмитрий Вандышев решил не прерывать расследование, заниматься им, так сказать, на общественных началах. Вряд ли начальство одобрит его инициативу, но и ругать шибко не станет, если он будет действовать тонко.

Но для более полной картины следовало встретиться с человеком, который мог бы рассказать об антикварных вещах куда больше, чем иной музейный работник. Звали этого человека Александр Анатольевич Журавлев, или как еще величали его в криминальном мире – Маляр. Погоняло случайным не бывает, как правило, оно является неким слепком внутренней сущности человека, а Журавлева Маляром прозвали за то, что все свободное время он посвящал занятию живописью. Причем в этом деле он немало преуспел: две персональные выставки, которые были отмечены хвалебными рецензиями экспертов. Весьма неплохое продолжение карьеры для человека, который когда-то выкалывал наколки на телах сокамерников. Собственно, именно они были для него первым полотном и образцами, на которых он шлифовал свое мастерство. Набравшись изрядно опыта, его вдруг потянуло на духовные произведения, и он принялся рисовать лики святых в лагерной церквушке. А вот когда откинулся, то с головой ушел в искусство, пробуя себя в качестве баталиста, что заставило его поглубже окунуться в канувшие в толщу времен цивилизации. Особенно интересна ему была средневековая Германия, в которой он разбирался столь же уверенно, сколь выпускник физико-математического факультета в таблице умножения.