Михаил Март - Лифт в преисподнюю

— Хорошо. Двух дней мне хватит. Не думаю, что он начнет кочевряжиться. В Питер вернемся поездом. Подготовь для него жилье. Он должен быть у меня под рукой.

— Без проблем.

Спустя пять часов Чаров уже был в Харькове, где снял одноместный номер как бизнесмен из Москвы Иван Хлебников. Утром он еще купался в Средиземном море, днем побывал в северной столице, а вечером валялся на кровати в гостинице в центре украинского города. Устал. Пару рюмок коньяку и спать. Все дела откладываются на завтра.

Познакомился Чаров, а в те времена он еще был Бесфамильным, с Алексеем Александровичем Остужевым во времена своей бурной молодости, когда оба лежали в одном госпитале, в одной палате и любили мечтать, прохаживаясь по больничным коридорам. Алеша Остужев был на два года моложе приятеля, ему оставалось служить полтора года, а Гена Бесфамильный уже демобилизовался, но попал на обследование. После армии Бесфамильный приезжал к Остужеву в Мурманск, где он тогда жил. Правда, тогда Геннадий уже имел паспорт на имя Чарова и был женат. Много воды утекло с тех пор. Как это ни странно, идею найти Остужева подсказала Катрин Пуартье. Нет, конечно, Катя не знала о существовании такого человека, просто она произнесла одну фразу, относящуюся к своему покойному брату, а изворотливый мозг Чарова сделал совершенно не относящийся к беседе вывод. Он уловил лишь смысл слов, а в голове тут же родилась идея. С одной стороны бредовая, с другой — гениальная.

Чаров угробил полдня, прогуливаясь возле дома Остужева. Он не хотел к нему заходить и знакомиться с женой. Разговор намечался деловой, мужской, не для посторонних ушей. Наконец Остужев вышел из дома с хозяйственной сумкой. Чаров проследил за ним. Хлеб, дешевый сыр, молоко и пять штук яиц. Это все, что мог себе позволить бывший матрос, мечтавший стать великим писателем-фантастом. Романтизм хорош в молодости, что их в те далекие годы и сблизило. Если, конечно, не сделать романтику своей профессией, как поступил Чаров. Но для этого одного таланта мало. Нужен характер, сила воли, физическая подготовка, разносторонние знания, интеллект и сумасбродство, в хорошем понимании этого слова. А еще необходима индивидуальность и особый склад ума. Всеми этими качествами Чаров обладал, а Остужев, очевидно, не дотянул до таких высот.

Они столкнулись на улице. Чаров едва не выбил сумку из рук бывшего приятеля, извинился, сделал вид, что хотел пойти дальше, но тут же вскрикнул:

— Черт! Святые угодники! Алешка!

Остужев оторопел. Он смотрел на красивого мужика, одетого с иголочки, больше похожего на иностранца, чем на местного жителя, но с удивительно знакомыми глазами и расплывающейся от радости физиономией. Такие глаза встречаются не часто, однажды увидел — запомнил навсегда. Вот только где он их видел?

— Не узнаешь? Это же я, Генка Бесфамильный. Госпиталь помнишь?

По душе Остужева разлился бальзам. Одинокий больной человек, почти нищий, живущий замкнуто, ни с кем не общаясь, и вдруг будто плеснули в лицо чем-то, похожим на эликсир молодости.

— Гена?

— Ну, наконец-то!

— Как ты меня узнал?

— А ты думаешь, что годы нас очень изменили?

— Меня так точно, не пощадили, а ты стал еще красивее. Кровь с молоком.

Если посмотреть на них со стороны, то конечно, Чаров выглядел несравнимо лучше, но и Остужев не превратился в старика. Держался ровно и ростом не уступал Чарову, вот только на лице тоски многовато и морщины поглубже. Цветастости не хватало.

— Такую встречу надо обмыть, — не успокаивался Чаров. — Как насчет стаканчика, другого?

— С радостью. Вот только в доме у меня кавардак, приглашать неудобно. — Кавардака в доме никакого не было. Жена Остужева была чистюлей, но квартира со всей начинкой выглядела слишком убого.

— О чем ты говоришь? Чем хорош Харьков, так это обилием всяких забегаловок. Найдем какое-нибудь укромное местечко и тихо посидим.

Ресторанчик они нашли быстро. Кухня была вполне приличной, а горилки с перцем везде хватало. Вспомнили молодость, посмеялись, и настроение приподнялось без помощи рюмки, а само по себе. Редко Остужеву удавалось забываться и не думать о трудностях и проклятой болезни.

— Ты чем занимаешься-то, Алеша? Романы пишешь? — спросил Чаров.

— Написал один, в молодые годы. Так до сих пор в столе и валяется. Теперь все это никому не интересно. А вообще-то я на пенсии. Инвалид. На работу не берут. И возраст не тот. Два раза в год в больницу кладут. Ну кому такой работник нужен?