Стивен Хантер - 47-й самурай

— Снова!

Снова, снова и снова.

В какой-то момент Бобу удалось выполнить последовательность из двух ударов: полоснуть лезвием в одну сторону, гироскопическим движением локтей от середины плеч развернуть меч и ударить в другую сторону. Ему казалось, у него начинает получаться; он проникался ощущением силы, сосредоточенной у него в руках, слегка корректировал движение лезвия, резал не одними руками, а «серединой тела», то есть вкладывал в удар всю свою массу. Кроме того, ему доставляло странное удовлетворение видеть, как от его меча беспомощно падают рассеченные пополам рулоны тростника.

— Не хорошо, — наконец заключил Досю, — Может быть, ничего. Но делать хорошо нет времени. Теперь ты немного уметь резать, так что завтра мы учить тебя сражаться.

— Плавучий ощущение в большой и указательный пальцы, средний палец не напряжен и не расслаблен, последний два пальца напряжены. Когда ты брать в руки меч, ты должен сосредоточиться на том, чтобы разрезать свой враг. Никакой скованность. Рука живая. Я не любить скованность в мечах и руках. Скованность значит мертвая рука. Гибкость есть живая рука.

«Ну да, конечно, легко тебе говорить», — размышлял Боб, наблюдая за тем, как Досю изящно и плавно поднял свой меч — свернувшаяся перед броском змея, взлетающий лебедь. Все мышцы работали в полной слаженности.

Боб попытался скопировать это движение, ощущая, как все его тело сопротивляется, чувствуя себя смешным — этакий босой Фред Астер с бутафорским мечом в спортивном зале.

— Нет! Нет, снова никакой мысль. Никакой мысль. Слишком много мысль.

Ну а это-то что значит?

Боб попробовал сосредоточиться, но при этом подумал, насколько ему стало бы проще, если бы Досю разложил все по частям: один, два, три, затем четыре, пять, шесть — и можно было бы отточить каждое движение по отдельности и…

Прогнав приступ отчаяния, Боб попытался прочувствовать движение, медленный разворот бедер, поднятие рук, это проклятое «плавучий ощущение в большой и указательный пальцы», но — с тем же успехом.

— В один время, Свэггер, — строго произнес Досю, имея в виду черт знает что.

— Но я…

— Не говорить! Один время. Один время!

Что означает это «один время»?

— Сделать щит из кулаки.

— Я…

— Наклонить тело вбок.

— Хорошо, но…

— Держать плечи вровень с кулаки противник.

— Попробую, если…

— Держать дальняя нога открытой, Свэггер.

— Вот так?

— Принять такой же стойка, как твой противник.

Боб пытался выполнить все это, и, разумеется, у него ничего не получалось. Не было ни конца, ни продвижения вперед, ни начала, ни окончания, ни плана занятий. Досю отдавал туманные приказания, криками призывая «приближаться к не думать!», словно приказывал новобранцу упасть на пол и сделать пятьдесят отжиманий. И все это продолжалось, бессмысленно, бесконечно. Четвертый день? Пятый? Вечер первого дня? Кто может сказать? В определенный момент Боб понял, что выдержать можно только одним способом — не думать о том, когда всему этому наступит конец. Не думать о том, когда все останется позади. Тут нет начала и конца. Надо сосредоточиться только на том, что перед тобой. Делать все в точности так, как говорят. Делать и не думать, не анализировать, не пытаться «выучить». Просто делать, черт побери, и не искать пространственно-временных и причинно-следственных связей, не разбирать, что сначала, а что потом. Смотреть на все как на стрельбу (и это действительно помогло). Научить свое тело вести себя определенным образом. Тело знает, что делать, поэтому ему не надо давать указаний; оно действует на подсознательном автопилоте, отсутствует ощущение «управления», просто вся работа связана в единое целое — и тело учится, не сообщая об этом своему владельцу.

Наверное, он все-таки начинал потихоньку осваиваться.

Свэггер, стоя на четвереньках, моет пол в додзё. [22] Место, где проходят тренировки и соревнования в японских боевых искусствах. С помощью мягкой влажной тряпки и ведра с теплой водой оттирает каждый квадратный дюйм. Выпрямляясь, он принимается за деревянные стены и, при его росте, достает дотуда, докуда до него никто не доставал. Он полностью отдается работе и гордится тем, что выполняет ее хорошо.

И в процессе уборки Свэггер доходит до маленького алькова, где выставлены на всеобщее обозрение скудные сокровища, свидетельства честолюбия. Он понимает, что это своеобразный алтарь, духовное сердце этого додзё, место, куда идут молиться страждущие.