Даниил Калинин - Выбор чести

По виду кардинальных изменений не наблюдается. Если только пушечное вооружение появилось.

Да, шансов у советских летчиков нет. Их уничтожат одним хорошим ударом с воздуха, а тех, кто все-таки сумеет поднять машины, добьют «мессеры». И единственная возможность хоть как-то подороже продать свои жизни, с честью встретить врага в воздухе в полном боевом составе, заключается в своевременном предупреждении летчиков о нападении. Но именно этой возможности я и лишу большевиков.

Вот он, враг, и, казалось бы, надо радоваться тому, насколько он беззащитен перед нависшей угрозой. Определенное удовлетворение от сложного и опасного, но интересного задания я действительно испытываю. Вот только к нему примешивается целая гамма противоречивых чувств.

…Ведь это Россия, ведь это русские ребята. Я вырос на чужбине и совершенно не помнил Родины, практически не знал соотечественников, не играл с ними ребенком, не учился с ними. Я не влюблялся в русских девушек и не дрался за них с русскими парнями. Нет, я был изгоем во Франции, потому что был русским на чужбине, и мне от Родины досталась лишь гордость за ее историю, за подвиги ее народа. Моего народа.

Россия представала перед глазами какой-то сказочной страной, порабощенной злыми волшебниками, и это детское восприятие намертво засело в подсознании. А сейчас я нахожусь на русской земле и смотрю из засады на русских ребят, и вот оно – сказка свершилась. Пока я вижу их, я все больше убеждаюсь в том, что мои соотечественники… другие. Они не похожи ни на французских буржуа, в сердцах которых уже не осталось места подвигу и великодушию, ни на дисциплинированных и холодных немцев, ни даже на смелых, но излишне суетливых, горячных испанцев. Лица русских парней открытые и простые, но в них есть какая-то одухотворенность… Может, мне показалось. Но пока ребята шутили, таская какие-то ящики, пока они весело и беззаботно смеялись и обращались друг к другу на русском, я вспомнил Испанию, бои у Пингаррон. Танкиста, бросившегося спасать товарища из объятой пламенем машины, выкрикнувшего в отчаянии его имя. Русское имя.

Тогда все происходящее ошеломило меня, заставило усомниться в правильности выбора. И все потому, что меня коснулся кусочек Родины. А вот сейчас я на родной земле. Смотрю на ее сынов. И хотя Илья Михайлович был твердо убежден, что мы пришли сюда освободителями, я чувствовал, что мы здесь враги.

Что странно, в батальоне все говорили на русском, в нем служат эмигранты, но вот ощущения родства, что возникло на Пингаррон, я ни разу не испытал.

В душе рождается какой-то странный, фантастический порыв: я хочу выйти к ним. Я хочу заговорить с ними, хочу их предупредить о готовящемся нападении!

Я даже чуть дернулся вперед… Нет. Это невозможно. Выбор сделан, и он окончателен. Эти ребята, летчики и бойцы аэродромного обслуживания, они мне не враги, но они служат вражескому мне правительству. Тому, кто лишил меня Родины и отца. У меня нет выбора, как и у них его нет…

Да и потом, разве мой отец не уничтожал десятки соотечественников своей меткой пушечной стрельбой? И разве все они были поголовно комиссарами и палачами-интернационалистами? Нет. Обычные русские парни, зачастую по воле судьбы оказавшиеся на той стороне. Такова жестокая доля гражданской, последнюю точку в которой мы скоро поставим.

Уже покинув место наблюдения, я подумал еще вот о чем: «красные» не могут не знать о готовящемся нападении. Огромные массы немецких войск на границе не скроешь, да и пилоты Люфтваффе давно уже потеряли страх, совершая бесчисленные разведывательные вылеты. А вот то, что «красные» при этом не слушают голоса здравого смысла – так это уже их проблемы. И вряд ли кто-то всерьез воспримет безымянного провокатора. Так что все правильно и нечего рефлексировать.

Вот только что-то мокрое предательски бежит по щеке…

Мы наметили несколько точек, расположенных друг от друга на расстоянии примерно в километр. Таким образом, ремонтники, прибывшие для восстановления линии, будут вынуждены искать места всех прорывов. И успешно угодят в засаду.

…Возвращение на «нашу» сторону прошло без происшествий. Мы смогли подгадать «окно» в системе патрулирования, а замаскировавшись под берегом, подали условный сигал после очередного прохода пограничников. Обошлось и с эвакуацией на лодке.

Однако в мае нападения на СССР не последовало. Неожиданно для всех в практически союзной Югославии вспыхнул офицерский мятеж, увенчавшийся успехом. Нацистское руководство сработало молниеносно: из состава южной войсковой группы были оперативно переброшены на Балканы несколько танковых и воздушных дивизий. Стремительное наступление вермахта по классической схеме «Блицкрига» (удар по аэродромам, рывок механизированных частей к столице противника) традиционно увенчался успехом. Всего за одиннадцать дней сильнейшее на Балканах государство было повержено.