Александр Бушков - Пиранья. Жизнь длиннее смерти

– Понятно, – сказал Мазур.

Лаврик смотрел на него пытливо:

– Интересное у тебя лицо…

– В смысле?

– А ты ничуть не удивился, узнав, что Барадж сбежал, – пояснил Лаврик с улыбочкой, которую в зависимости от обстоятельств знавшие его именовали то «тонкой», то «гнусной». – Словно бы ожидал. Интересно, откуда у тебя такое мнение? Никто из нас на него тебе никогда не подкидывал компры. Асади или его сподвижники, – он мельком указал глазами на Юсефа, – никогда не стали бы с тобой делиться внутренней информацией: для них это означало бы опозориться. Эрго… Эрго: полное впечатление, случилось что-то еще, о чем я не знаю, а ты умолчал.

– Вздор, – сказал Мазур. – Ничего я не знаю.

– Точно?

– Ну что ты привязался?

– Я? – театрально подал плечами Лаврик. – По-моему, это ты меня отвел в сторонку и начал разговор…

Мазур молчал, дав себе слово следить за языком и взвешивать каждое движение бровей. Они с Лавриком были давние приятели, и однажды Лаврик спас ему жизнь, а потом Мазур – Лаврику, но все равно, едва в игру вступал служебный долг, врагу не пожелаешь попасть Лаврику на коренные зубы… Умен наш Константин Кимович, хитер, как черт, и коварен – но, слава богу, у него, судя по всему, нет кое-каких ниточек, Вундеркинд его не посвящал в иные свои комбинации. А значит, не докопается, ни за что не докопается, будь он семи пядей во лбу, без иных камешков ему ни за что не достроить мозаику…

– Товарищ Мазур… – чуть ли не просительно протянул Юсеф.

Мазур встрепенулся. Адмирал уже садился в машину с видом недовольным и отсутствующим, и Мазуру пришло в голову, что Бульдог с превеликим удовольствием лично сопроводил бы до корабля грузовик с драгоценными мебелями. Какое-то время казалось, что он попытается отказаться от поездки, насквозь ему непонятной и совершенно ненужной. Но Лаврик выразительно воззрился, и адмирал оставил невысказанные возражения.

В машине Мазур задал себе вопрос: каким образом, будучи чем-то измазанным, можно вырваться из Лавриковых когтей? Да одним-единственным способом: путаясь в слезах и соплях, все выдать, всех заложить… и при этом оказаться еще полезным на будущее. Только так, и никак иначе. Здесь, видимо, и объяснение – но лучше в это не лезть, свои бы собственные скелеты в шкафу на свет не вывалились…

Юсеф выкрикнул что-то на родном языке, тряхнул шофера за плечо, и тот остановил машину. Оба брата проворно вывалились из распахнутых дверец, положив руки на пистолеты.

Мазур присмотрелся. Они остановились как раз на окраине Большого Базара, у крайних лавчонок. Посреди оставалось нечто вроде площади, и по краям ее, подвернув ноги калачиком, сидели вовсе уж мелкие торговцы, лавок не имевшие, разложившие свой товар на циновках, а то и прямо в пыли.

Сейчас площадь была забита народом. И в центре волчком кружился дервиш.

С первого взгляда Мазур определил, что это классический «дивона», то есть находившаяся под запретом революционных властей разновидность. «Тихих» еще с грехом пополам терпели, позволяя сидеть истуканчиками и безмолвно думать свои мысли – но вот буйный и шумливый «дивона», рискнувший появиться на людях, очень быстро свел бы тесное знакомство с генералом Асади. Чтобы вот так – открыто, в центре города… Неспроста.

Мазур видел, стоя на подножке машины, как дервиш, косматый, оборванный, в конусообразном колпаке, увешанном какими-то амулетами, вертится с раскинутыми руками, слышал классические завывания:

– Я-а-гуллу! Я-а-руллу! Я-гуллу-иль-ля-хак! Я-а-руллу!

Он был грязен, живописен и отрешен от всего сущего – кружился, раскинув руки и закрыв глаза, на губах обильно пузырилась пена, дервиш кричал что-то, уже напрочь непонятное Мазуру, развевались его лохмотья, колокольчики на железных цепочках, обглоданные кости на веревочках кружили вокруг. Считалось, что именно в таком состоянии святой человек, «дивона» прорицает совершенно безошибочно, как он предскажет – так в точности и сбудется…

Юсеф, с пистолетом в руке, попытался протолкнуться в центр, к дервишу. Его не то чтобы не пускали – люди попросту, сомкнувшись, стояли стеной, не оборачиваясь, словно бы не видя майора и не слыша его криков. А машину со всех сторон обступали другие – эти стояли уже лицом, в глазах у них была все та же отрешенность каменных истуканов с вершины кургана, и их было много, слишком много, чтобы от них могли отбиться в случае чего пятеро вооруженных (адмирала Мазур не брал в расчет, да и оружия у того при себе не было)…