Александр Бушков - Пиранья. Жизнь длиннее смерти

И, не дожидаясь ответа, решительно направился прямиком к длинной тени, в относительной прохладе которой уже разместились все остальные, включая пленника, по-прежнему связанного с Викингом прочной пуповиной.

Окинув его хозяйским взглядом, Мазур подумал, что ценная добыча, до сих пор не доставлявшая хлопот, начала вести себя довольно беспокойно: араб ерзал, оглядывался в поисках то ли нежданных избавителей, то ли возможности для бегства, вертел головой, гримасничал.

Может, примитивно писать хочет, подумал Мазур, с удовольствием вытягиваясь в тени, – песок здесь по сравнению с тем, что располагался на солнцепеке, казался чуть ли не ледяным, и это было невыразимо приятно. Нужно, пожалуй, спросить, мы люди не гордые, если что, и штаны поможем расстегнуть, и агрегат подержим…

Пленник вдруг упал набок, прижался ухом к песку с таким видом, словно выслушивал не слышимые прочим инструкции. Обеспокоившийся было в первый миг Мазур тут же успокоился: это не обморок и не истерика, глазами лупает, поганец, вполне осмысленно, и на лице, пожалуй что, отражается некая работа ума…

А вот с ним самим, самокритично признаваясь, что-то нехорошее определенно происходило. Показалось, что жара усиливается, будто кто-то выкручивает регулятор на максимум, воздух становится не просто сухим – наждачным, все вокруг – унылые пески, скалы, торчащие обломки камней, люди – приобрело явственную красноватую окраску, словно Мазур смотрел через цветные стекла. И солнце, еще недавно ослепительно белое, выглядело тусклым, багрово-алым, воздух будто затягивало красновато-желтой мглой.

Мазур прислушался к своим ощущениям. Странно. Ничего похожего на дурноту, головокружение, никаких симптомов теплового удара или подкрадывающегося обморока. А меж тем весь мир вокруг стал багрово-красно-желтым, они словно бы оказались то ли на Марсе, то ли на вовсе уж экзотической далекой планете.

Остальные тоже, приподнявшись, вертели головами и переглядывались с беспокойством. У Мазура создалось впечатление, будто все прочие видят то же, что и он. Что за чертовщина?

Пленник, отчаянно извиваясь, приподнялся и сел.

– Идиоты! – завопил он по-английски. – Вы хоть понимаете, что происходит?! Только не притворяйтесь местными макаками, у вас вполне европейский вид, вы обязаны понимать… Шобе! Идет шобе, болваны! Рожи хотя бы замотайте!

Он принялся дергать головой, явно пытаясь захватить зубами край белой в серую полосочку куфии, прикрыть лицо.

Все вокруг было багрово-алым, желто-кровавым, жара достигла немыслимых пределов.

Охваченный внезапным озарением – всплыли в памяти кое-какие рассказы инструктора, – Мазур плюхнулся на живот и прижал ухо к песку. Услышал однотонный, растущий, усиливающийся шум, словно под землей раскочегаривался исполинский дизель. Со всех сторон послышались протяжное шипение, шорох, посвист…

– Мериси, идиоты! Шобе! Самум!

Приподнявшись, Мазур, уже знавший все наперед, заорал что есть мочи:

– Закрыть лица! Очки надеть! Мордой в землю!

И, не медля, сам размотал накидку пленника, укутал ему физиономию, бросил Викингу:

– Смотри за ним!

Обернулся. С севера, из тех мест, куда они направлялись, вставала полоса почти непроницаемой багровой мути, заволакивавшей небо с пугающей быстротой. На ее фоне вдруг поднялись, дрожа, трепеща, колышась, контуры какого-то дворца, белоснежного и прекрасного, с минаретами по бокам и заостренными яйцевидными куполами. Мазур знал, что ему не мерещится, что он и в самом деле это видит, существующее независимо от его мозга.

Белоснежный дворец – кажется, перед ним разъезжали всадники в развевавшихся плащах – вырос до исполинских размеров, Мазур словно смотрел на него сквозь колышущееся марево раскаленного воздуха. И исчез – вмиг, словно выключатель повернули.

А через пару секунд на них обрушился самум.

Стало темно, как безлунной облачной ночью. Жара окутала, стегая по лицу и телу миллионами твердых крупинок, песчаные струи рванулись из-под распростершегося на земле Мазура так яростно и словно бы осмысленно, что показалось на миг, будто его поднимает в воздух, крутит, уносит в небеса. Иллюзия была столь убедительной, что он вцепился в землю растопыренными пальцами.

Весь мир утонул в посвисте жаркого песчаного вихря. Прижимая к лицу накидку, Мазур отчаянно втягивал воздух, откусывал его большими глотками – и словно бы тонул в песке, как-то проникавшем сквозь плотную ткань в уши, рот, под одежду…