Шон Хатсон: Белый призрак

Дойл видел свое отражение в зеркале напротив, видел, как напряглись бицепсы, когда он поднимал снаряд.

В зале на Пентонвил-роуд кроме него никого не было. Часы на стене показывали 7. 06 утра. Дойл занимался уже целый час. Полмили, отделявшие зал от его квартиры в Ислингтоне, он пробежал трусцой и так же намерен был вернуться домой после тренировки.

Хозяина зала Дойл знал уже много лет. Этого низенького узколицего типа он звал просто по имени — Гас. Фамилия же хозяина его просто-напросто не интересовала. Каждое утро в шесть часов Гас открывал для него зал, позволяя час и даже больше тренироваться в полном одиночестве. Дойл ценил подобное внимание.

Врачи сказали, что тренировки помогут ему восстановиться. А Дойлу это было необходимо.

ВОССТАНОВИТЬСЯ...

В обретении физической мощи он преуспел вполне, несмотря даже на то, что старые ранения порой давали о себе знать. Но вот психическое восстановление...

Дойл стиснул зубы, твердо решив поупражняться со штангой чуть дольше обычного. Его лицо покрылось испариной. Пот струился по щекам, подбородку, капал на грудь.

Упражнения укрепляли мышцы, делали его сильнее — но как быть с воспоминаниями? Дойл знал, как справиться с болью физической, ее он относил к издержкам своей профессии, — но вот как бороться с душевными страданиями, он понятия не имел.

Он бросил на пол штангу — по залу разнесся грохот металла. Дойл провел рукой по своим длинным волосам, отбрасывая со лба мокрые от пота пряди.

Массируя мышцы рук и плечи, он направился к боксерской груше, свисавшей с потолка.

Удивительно, что он до сих пор жив.

Пока он безжалостно молотил грушу, эта мысль снова и снова приходила ему в голову.

Несколько лет назад он должен был погибнуть от взрыва бомбы в Лондондерри. Однако выжил, хотя до сих пор не мог понять, каким чудом его не разорвало на клочки. После того взрыва Дойл восстанавливался, как и сейчас.

Как бойцу подразделения по борьбе с терроризмом, Дойлу не раз приходилось рисковать жизнью.

Он безжалостно молотил грушу.

...После того случая, после взрыва бомбы, ему советовали выйти в почетную отставку. Однако Дойл не из тех, кто прислушивается к советам. Он вернулся к своей службе, снова отправился в Ирландию. И снова чудом уцелел.

Он умудрился оправиться от ран, после которых, по идее, заколачивают в деревянный ящик. Правда, временами Дойл проклинал свою неистовую жажду жизни. Ведь не осталось никого, о ком он мог заботиться... Все, с кем он работал, к кому имел неосторожность привязаться, — все мертвы. А Дойл уцелел... И ведет его теперь по жизни только гнев да жажда мести. И если этот гнев, если это неистовое стремление к отмщению все же приведут его к могиле, — что ж, так тому и быть. Нет, он, Дойл, не искал смерти — он просто не боялся ее. Для того, кто невысоко ценит свою жизнь, жизнь, полную боли и горьких воспоминаний, трагический финал становится лишь облегчением...

Дойл обрушил на грушу серию ударов, передвигаясь так, словно ему противостоял настоящий противник.

Ему вновь явился образ светловолосой девушки.

ДЖОРДЖИ.

Он с нежностью произнес ее имя.

ЗАБУДЬ ЕЕ. ЗАБУДЬ ВСЕ.

Легче сказать, чем сделать.

ТЫ ВСЕГДА ГОВОРИЛ, ЧТО НЕ ПОЗВОЛИШЬ СЕБЕ УВЛЕЧЬСЯ. ЭТО БЫЛА ТВОЯ ОШИБКА.

Он обрушился на грушу с удвоенной энергией.

Ему предлагали уйти в отставку. Они предлагали... Эти чинуши... Люди, отдававшие ему приказы.

ДА КТО ОНИ ТАКИЕ, ЧЕРТ БЫ ИХ ПОБРАЛ?!

Без своей работы он себя не мыслил, без нее он был мертв. После отставки он и месяца не протянул бы. Всунул бы в рот револьверный ствол да и нажал бы на спуск. С другими такое случалось. С такими же, как он. Дойл не создан был для тихой жизни, пусть даже при хорошей пенсии, полагавшейся ему за прежние заслуги. Тихая, спокойная жизнь — вот к чему его хотели приговорить... Уйти в отставку, сидеть без дела, прозябать, жить одними лишь воспоминаниями, ожидая неизбежной смерти. Возможно, от них бы он рехнулся, от своих воспоминаний, превратился бы в слабоумного идиота.

Дойл не хотел, чтобы его жалели, и не собирался ставить себя в такое положение, когда поневоле вызываешь у людей именно это чувство.

Он в последний раз ударил грушу и остановился, глядя, как она раскачивается. Потом вытер лоб тыльной стороной ладони и направился к двери, прихватив по дороге свитер. Одевшись, снова вытер лоб рукавом и стал медленно спускаться по лестнице.

— Пока, Гас! — крикнул он, уже стоя внизу. — Завтра в это же время, договорились?