Джек Хиггинс - Штормовое предупреждение

Отто Прагер, лежавший на койке, в тревоге сел:

— Что такое, Эрих?

Бергер промок до костей, несмотря на плащ. Лицо страшное:

— Я потерял еще человека.

На секунду он тяжело оперся о стол, потом перешел на другую сторону со всей осторожностью пьяного на колеблющемся полу. Он осел в кресло.

— Извини — сказал Прагер.

— Нам всем надо извиняться.

Бергер открыл верхний ящик, вынул судовой журнал и ручку.

«…пять склянок утренней вахты и состояние, наихудшее из мне известных. С величайшими трудностями спустили паруса, оставив лишь штормовые. Условия наверху зверские. В четыре склянки две гигантские волны перекатились через судно. Оно выдержало первую волну, но когда оказалось у ее подножья на другой стороне, ударила вторая волна, достигнув половины фок-мачты. В это время по моему приказу на снастях находились восемь человек, среди них старший помощник электрика Ханс Бергман, которого сорвало и унесло.»

— Вот так — горько сказал Бергер. — Бедный парень. Такой долгий путь — ради чего?

— Тебе надо поспать, Эрих.

— Ты прав — ответил Бергер. — Разбуди меня через полчаса.

Он положил голову на руки и закрыл глаза. Прагер сидел, глядя на него, свет от бешено шатающейся керосиновой лампы взад-вперед шатался по комнате, а снаружи тысяча жестоких голосов ветра, казалось, подымаются до крещендо.

— Это море, Отто — тихо сказал Бергер, не открывая глаз. — Может быть, оно решило прийти за нами.

В салоне монахини собрались вокруг стола, склонив головы и сложив руки. Вода сочилась в световой люк, но борта в настоящий момент, казалось, держатся. И здесь, как и везде на судне, нельзя было найти сухого местечка, вода стекала по трапу кают-компании и плескалась в каютах.

Сестра Анджела молилась вслух твердым ровным голосом:

— О, Боже, умеряющий ярость моря, услышь, услышь и спаси нас, чтобы мы не сгинули…

Двери на лестнице кают-компании открылись и по ступенькам простучал Рихтер, неся большой бидон, который поставил на стол. Фуражка промокла, со спутанной бороды и с плаща струилась вода. Он стоял в ожидании со вздымающейся грудью. Сестра Анджела запнулась, потом дочитала молитву до конца и перекрестилась.

— Поздравления от капитана, сестра. Горячий кофе. Только что приготовлен на керосинке в его каюте.

— Поблагодарите капитана Бергера. Как дела?

— Плохо — сказал Рихтер. — Мы потеряли еще одного человека. Молодого Бергмана. Смыло с оснастки.

— Мы помолимся за него.

— Да, надо, сестра.

Он повернулся и вышел по лестнице.

— Помолимся, сестры, за душу Ханса Бергмана, пусть она успокоится в мире.

На другом конце стола Лотта вдруг повернулась, вбежала по лестнице и вышла на палубу, прежде чем кто-нибудь промолвил слово.

Открывшаяся картина заставила ее задержать дыхание. Хотя давно наступило время рассвета, дня не было: небо черное, вихрем неслись гороподобные тучи, подсвеченные фиолетовым и красным, словно где-то за ними во тьме горел гигантский огонь. Непрерывно сверкали молнии и ветер выл, как бешеный, хлеща по лицу.

Все на палубе занимались делом и никто не обратил на нее внимания. Штурм держал штурвал с Винцером и Клютом, четверо работали за помпой, каждый линем привязан к главной мачте.

Море нависло над судном гигантской массой, все подмяв под себя. Лотта вцепилась в поручни трапа. Казалось, «Дойчланд» легла на бок, потом выпрямилась.

Без линей люди у помпы были бы смыты. Они барахтались на палубе, словно рыбы на отмели, и Рихтер, висевший на мачтовых снастях, спрыгнул им на помощь.

Высоко вверху раздался внезапный резкий треск, похожий почти на взрыв. Он поднял глаза. Разорвались крепления на фоновом топ-галланте. Рихтер увидел, что рея бешено болтается, парус вырвался.

Он дико бился в штормовом ветре, заставляя вибрировать всю мачту. Рихтер понял, что вопрос лишь времени, когда передняя рея лопнет, как гнилая палка, побежал на кухню, выхватил из креплений топор для рубки дров и бросился в снасти.

Он приостановился, чтобы сунуть топор за пояс и, повернувшись, увидел, как на квартердеке бешено машет Бергер. Было невозможно расслышать, что он кричит, но по жестам было достаточно ясно, что он хочет, чтобы Рихтер спустился.

Но если оставить парус и сломается мачта… Рихтер скрежеща зубами, продолжал карабкаться. Плащ скорее мешал, чем приносил пользу, ибо давал малую защиту от такого непрерывного дождя. Канаты набухли, каждая веревка потеряла гибкость, а когда он протягивал вверх руку, под одеждой по коже струился холодный поток. Ветер, как живой, рвал и терзал его одежду.