Александр Звягинцев - Скиф

— Ну вот, наконец-то и выспитесь… Сколько можно дремотой перебиваться.

Однако как ни спешил Скиф справиться с охранниками, время он все-таки упустил и, выйдя из пещеры, увидел приближавшихся стражей Гинду. Те его не заметили, и он решил вернуться и поискать другой выход из пещеры. Забрав по дороге у Акила факел, он отправился в путь по подземелью.

Через минуту ему пришлось остановиться: пещера расходилась на два тоннеля. Долго размышлять было некогда, и Скиф рискнул пойти по правому, более широкому коридору.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как неожиданно провалился в какую-то яму. Сильно ударившись головой о камень и потеряв сознание, он покатился вниз…

…И оказался в том же самом мертвом городе, в котором его забрали в плен стражи Гинду.

Подивившись такому чуду, Скиф направился искать выход из городского лабиринта, однако вскоре обнаружил, что, куда бы он ни шел, ноги все равно приводили его на улицу, с которой он начал свое первое путешествие. Устремившись прочь от заколдованного места, мимо чайханы, мимо кофейни, мимо базара, он опять вышел на ту же улицу.

«Что за мистика? — подумал Скиф, вытирая выступивший на лбу пот. — То ли я кружу по городу, то ли сам город совершает круги вокруг меня…»

Он расстегнул ворот влажного камуфляжного комбинезона. Солнце пекло во всю мощь. Как и тогда, очень хотелось пить.

Не в силах терпеть, Скиф постучал в ворота какого-то дома и стал ждать. К его удивлению, ворота приоткрылись, и в образовавшуюся щель он увидел пожилую женщину в черном платье и белом платке.

— Апа! — заговорил Скиф на местном наречии. — Не дадите ли напиться усталому путнику?

Женщина, раздумывая, смотрела на него. Наконец, она пригласила его в дом:

— Будь гостем, путник! Отдохни перед тяжелой дорогой, которая тебе предстоит.

Скиф, заинтригованный ее словами, вошел в дом.

Женщина принесла кувшины с виноградным и кизиловым соками и, пока он пил, удалилась на кухню. Вскоре оттуда донесся вкусный запах рубленной на кусочки курицы, пожаренной с луком и овощами.

Через некоторое время женщина внесла блюдо с едой и поставила его перед гостем. Когда Скиф насытился и откинулся на мягкие подушки, женщина спросила его:

— Ты не встречал моего сына? Он исчез тысячу лет тому назад, когда Волшебный город был еще в расцвете…

Скиф не знал, что сказать, подумав, будто женщина безумна.

— Ты пришел издалека, — продолжала она. — Если не видел, то, может, слышал о нем?

— Не пришлось, апа! — мягко, как больному человеку, ответил Скиф.

— Ты и истории нашей не знаешь? — не отставала женщина.

— Нет, апа. А что это за история? — в свою очередь спросил он.

Сев рядом со Скифом на другую подушку, женщина начала:

— Мы не всегда жили так, как сейчас. Было время, когда наш Волшебный город знали в далеких странах — от долины Нила, где любая сухая палка, воткнутая в землю, распускается листвою и цветами, пурпурными и лиловыми, и до верховий Ганга, где люди ездят на гигантских слонах с длинными хоботами вместо носа; от бескрайних южных степей, где голые женщины ездят верхом на конях, до Севера, где люди ходят в шкурах животных, и дальше — до самого края земли. В те незапамятные времена и написал о нем великий историк: «Кто не видел Волшебного города, тот не видел мира, ибо земля его — золото, а сады его — диво, женщины его — гурии, а дома в нем — дворцы, воздух же там такой ароматный, что его благоухание превосходит сладость мирры. Там никогда не бывает зимы, круглый год там царит весна, цветут розы, гиацинты и жасмин…»

Я сама, о чужеземец, — продолжала женщина, — была в те времена совсем не в том положении, в каком ты видишь меня сейчас. По происхождению я — дочь царя амалекитян, того, кто справедливо правил этой землей, и владела я тем, чем не владел никто из здешних владык, и была я справедлива при приговоре, и творила суд правый среди людей, и одаряла, и не брала сверх того, что мне причиталось по сану и положению моему. Долгое время я жила радостной и приятной жизнью, я отпускала на волю невольниц и рабов, я затмевала красотой других дев на радость отцу моему. Когда же отец совсем состарился, мне пришлось выйти замуж, и родила я сына, прекрасней которого не было и уже не будет никогда в подлунном мире.

Рос он юношей изящным, с томным взглядом и легкой походкой, с лицом, подобным луне в ночь, когда она достигает своего совершенства, и глаза у него были черные, как безлунная ночь, а брови — как луки, и был он умен, и изучил он все науки, какие только существуют под солнцем, и все искусства покорились ему. Особенно ловок он был в рисовании, еще маленьким мальчиком безо всякого труда проводил он от руки прямые линии, ровные круги и всевозможные узоры, изображал птиц, зверей и растения столь искусно, что многие хотели потрогать их, дабы убедиться в том, что они неживые. Он не раз говорил мне, что, если бы не судьба, которая обрекла его на корону властителя, он хотел бы стать простым строителем городов, дворцов и храмов.