Леонид Могилев - Хранители порта

Возвращаться Ханову предстояло на паровозе. Лазоревые и зеленые холмы составляли перспективу за зданием контрольно-пропускного пункта. Холмы перетекали друг в друга и пульсировали. Лимрнный цвет свода замыкал пространство сверху. Никаких облаков, и никакого тумана. Плац — огромный и вместе с тем какой-то компактный — лежал перед Хановым. Накрытая брезентом техника, никакого движения, только два краснофлотца сзади и впереди Ханова. Перейдя плац, они оказались у боксика. Там часовой, а он-то зачем здесь? Миновав часового, вошли внутрь. Там действовали законы обратной перспективы. Огромное депо с механикой и подъемно-транспортными механизмами умещалось в боксике.

— Прошу, — позвал Ханова генерал из сухопутных.

Паровоз тосковал под парами. Они поднялись в единственный прицепленный вагон. Это был штабной вагон командующего либавской группировкой небесного воинства.

— Сейчас мы пойдем через барьер. Вас основательно вычистило на пути сюда. Но все же будет ломать. Ложитесь на полку, подушку на голову и зубы стиснуть. — Ханов ощутил легкий толчок и погрузился в нечеловеческую боль. Постепенно из звездного морока и пыли междувременья сложился светящийся шар, ухмыльнулся и стал пятном света в окне купе командующего.

— Ну все, все… Теперь привстаньте. Времени мало, нужно кое-что объяснить. — Ханов сел. Он ощущал сейчас только жалость. Жалость к себе, ко всем людям вообще и к генералу в частности. Говорить Ханов не мог. Мог только слушать.

— Я довезу вас до границы со Псковщиной. Мне все равно нужно было осмотреть коммуникации. Служба есть служба. Нас не видят и не ощущают. Но мы временами будем пролетать сквозь пассажирские и товарные. Не пугайтесь. И пока вы во чреве аппарата, вы защищены. Потом мы вас высадим на границе. До Питера доберетесь сами. Въездную визу в паспорте вам поставили. Весь путь займет минут пятнадцать. Потом вы выйдете, подальше от лишних глаз, а мы тут немного покуражимся. Подпустим латышам страху. — Генерал искренне и заразительно рассмеялся. Ханов мог только губы скривить в знак одобрения.

Паровоз вспарывал обгоняемые им составы, и, будто дуновение ветра, мелькали встречные поезда. Ханов просидел весь путь с закрытыми глазами, так и не поняв, что за окном декабрь.

— Ну, товарищ, счастливо вам. Встретимся после победы.

Паровоз материализовался в чистом поле. Впереди где-то дымило депо города Острова, позади остались Латвия и паровоз с прицепным вагоном. За вагоном вдруг образовалась платформа с мешками песка и пулеметами. Ханов медленно двинулся к тому, что было теперь границей.

Купив на станции газету, он обнаружил, что с момента убытия из своей коммунальной квартиры прошло полгода. Был конец декабря, и он шел покупать билет, одетый в бушлат и бескозырку. До нового года оставалось двое суток, и нужно было еще успеть сделать массу дел.

Ханов так и вернулся домой — в бушлате, бескозырке, с маленькой елочкой в одной руке и бутылкой шампанского в другой. Сумка его дорожная осталась там, в гостинице «ЛИВА». Он имел право встретить новый год и желал сделать это в одиночестве. Тем более что вселенский голод и потусторонняя жажда терзали его.

Скрипнула дверка соседа, показалась его рожа и исчезла. С кухни потянуло жареной колбасой. Ханов вернулся. Он снял с себя все, от бушлата до трусов, переоделся в спортивный костюм и отправился в душ. Через дверь слышались коридорные хождения и пробежки. Когда он вышел, хлопнули опять дверки, и все стихло.

В своем холодильнике Ханов обнаружил батарею бутылок мутного пива полугодовой давности. Сосед действительно ничего не тронул. На месте стояли и четвертинки. И скумбрия в масле, и масло развесное, естественно, горклое, и тушенка. Для праздника было, однако, маловато.

Ханов принес сумку, сложил туда всю пивную рать, порченые продукты, надел бушлат, водрузил на мокрую еще голову бескозырку, сунул в карман бушлата долларов, сколько попалось, и отправился сначала к мусорному контейнеру, затем в обменный пункт в подвальчике и к ларькам, Набрал каких-то паштетов, икры банку, подивившись росту инфляции, прихватил «Смирновскую», постоял в булочной минут семь в очереди и рысцой, рысцой снова наверх, в свое дупло. У самого подъезда отмахнулся от военного патруля, а напрасно. Когда достиг комнаты, на лестнице услышались сапоги, и в коридоре услужливые соседи впустили служивых. Ханов поспешил с паспортом, предъявил и пообещал более легкомыслия с формой военнослужащих не допускать. Вернувшись в комнату, стал наряжать елку. Ровно в 21 час постучали в дверь, и в комнату скромно и уверенно вошел Семен Семенович Щапов.