Натали Бранде - Голубые шинели

Майор вернулся минут через пятнадцать, серьезный, мрачный, произнес как-то резко:

— Собирайся, я получил разрешение уехать с тобой на семинар по обмену опытом, который проводится в Одинцово на трое суток. К нашему возвращению товарищ полковник обещал разобраться с Буряком, я думаю, все тут уже уляжется. Во всяком случае, твою безопасность он мне гарантировал, — майор передохнул, — не думай плохо о полковнике, все совсем не так, как ты предполагал, у нас был с ним настоящий мужской разговор, тебе незачем знать детали, но главное — это то, что сейчас мы уезжаем. Кстати, у тебя ведь есть водительские права?

Я кивнул головой.

— Вот и отлично, значит, машину поведешь ты, — сказал майор.

Потом, поглядев на меня, с сомнением покачал головой:

— Эй, парень, очнись, все в порядке! Или ты и вести машину не сможешь от страха?

— Ну что вы, товарищ майор, конечно могу! — устыдившись, браво отрапортовал я, не в силах поверить, что все уже как-то разрешилось, что сегодня не придется ночевать в страшной казарме, что кто-то взял меня под свое крыло и что теперь я не одинок. Сердце мое наполнилось радостью — в этот момент для майора я готов был сделать все что угодно.

Вместо какой-то неведомой части в Одинцово мы поехали прямо к майору домой. До этого я никогда не был в гостях ни у кого из городских жителей вообще, поэтому его однокомнатная квартира в московских Черемушках показалась мне настоящим дворцом. Для начала меня приятно поразила небольшая, но очень уютная прихожая, вся обитая деревом — видно было, что майор отделывал свою квартиру собственными руками, занимался этим с любовью и удовольствием. Нарядной и удобной была и кухня, куда он сразу меня и пригласил. Я тогда еще не знал, что вся московская жизнь происходит обычно на кухне, поэтому очень удивился, что меня не пригласили прямо в гостиную, и подумал было, что просто завел меня майор минут на пять водички попить, и сейчас куда-то там еще поедем. Но нет — он начал доставать из холодильника всякие банки с маринованными огурчиками, помидорчиками, потом нарезал колбасы, поджарил яичницы. Можно себе представить, что было со мной, вечно голодным солдатом, боящимся съесть даже кусок черного хлеба, чтобы не попасть в позорные списки чмошников. Я отъелся в тот день наверное за все голодные месяцы службы.

Мне было дико стыдно — а я все ел и ел, до тех пор, пока не почувствовал, что мой живот сейчас лопнет, а майор сидел напротив меня, смотрел на меня добрыми глазами и говорил:

— Да ты не торопись, сынок, никто не отнимет, я же живу тут одиноко, понимаешь, бабы нет у меня, да и к чему они, бабы — от них одна морока. Может ты выпить хочешь?

И он выставил на стол запотевшую, прямо из холодильника, бутылку настоящей столичной водки. Господи, как я мог отказаться! Мне казалось, что бог наконец-то вознаградил меня за все мои лишения, и было страшно, что сейчас это пир кончится и надо будет тащиться опять в голодную казарму, где ждет меня не дождется дикий зверь по кличке Буряк. Я выпил сразу полную рюмку водки, выпил, даже не дождавшись тоста, не дождавшись, пока майор нальет себе, и заметил это, лишь когда он с укоризной посмотрел на меня.

— Ой, Вадим Георгиевич, — испугался я своей неловкости, — вы простите меня, ради бога, я прям тут обнаглел, нажрался от пуза да еще и выпил без хозяина. Вы даже не представляете как я вам благодарен!

— Да ладно, чего уж там, — добродушно хмыкнул майор, налил себе и мне еще водки, поднял рюмку и сказал, — давай за нас. За мужиков, которые умеют помочь другу в тяжелую минуту.

— С удовольствием, — поддержал его я и снова выпил рюмку.

Через несколько минут, когда алкоголь уже начал свое действие, мне стало так тепло и спокойно, что приятная истома растеклась по всему телу, но каким-то еще последним соображающим кусочком своего сознания я заволновался:

— А нам не надо все-таки возвращаться?

— Успокойся, Тимоша, — ласково и терпеливо сказал майор, — спать будешь здесь. Сейчас я тебе постелю, — и он ушел в комнату, а потом вернулся за мной, потянул меня за локоть, — пойдем сынок, пора уже и на боковую.

Я поплелся за ним, слабо держась на ногах и плохо соображая — что же вообще происходит, совсем даже не удивляясь, что замполит моей части, перед которым еще вчера я стоял не иначе, как навытяжку, нянчится со мной, как с малым ребенком.

В комнате мне было постелено на полу — я повалился прямо на матрас, покрытый чистой простыней, но майор сказал осуждающе: