Максим Шахов: Мы ударим первыми

И вот теперь оттуда, из ливийского Триполи, появились в его доме эти страшные незнакомцы. Они показали десятки фотографий счастливого семейства и спокойно сообщили, что безоблачное будущее его внуков и дочери, и даже сама их жизнь целиком зависят от безусловного выполнения их распоряжений. Ради своих единственных близких отец и дед был готов на все.

Так фельдшер стал надежной «ниточкой» связи для пациента из палаты № 2С с внешним миром. Кроме того, он получил несколько упаковок таблеток, которыми надлежало поить пациента вместо предписанных в клинике. Таблетки творили чудеса: у заключенного прояснилось сознание, улучшилось настроение, появилась легкость, он ожил. Теперь ему приходилось притворяться: имитировать тяжелую шаркающую походку, пускать слюни, изображать человека, находящегося под действием нейролептика этаперазина. А еще одну таблетку фельдшер должен был дать обитателю палаты 5А – старику с серьезным сердечным заболеванием и неоднократными приступами – строго в указанное время. Сегодня время пришло...

Пациент палаты № 2С поминутно представлял себе каждый последующий шаг благодаря полученным через фельдшера инструкциям и никак не прореагировал на раздавшийся из динамиков переливчатый сигнал и голосовое объявление: «Код 3-4, Центральный портал, палата 5». Объявление прозвучало еще несколько раз. Пациент почувствовал, как на плечо ему легла рука угрюмого санитара. Он открыл глаза и медленно поднялся. Согласно инструкции учреждения, по такой команде свободным санитарам надлежало немедленно явиться в указанное место, а все пациенты должны быть разведены по своим палатам и оставаться там под непосредственной охраной сопровождающих санитаров.

Путь пациента завершился у двери камеры. Палата № 2С была на данный момент единственной обитаемой в небольшом отделении Западного крыла.

– Проходи!

Пациент на нетвердых ногах качнулся в сторону коридора, и санитар автоматически вытянул руку, чтобы поддержать его, а потом легким пинком отправить в камеру-палату, как делал уже неоднократно. Но на сей раз тот неожиданно резко и сильно рванул за вытянутую руку. На лице санитара отразились растерянность и паника: накачанный наркотиками, едва таскающий ноги заключенный вдруг проявил бурную активность – что случилось? Но уже в следующее мгновение колено пациента с силой ударило его в низ живота, а на открывшийся затылок обрушился мощный удар двух сцепленных рук. Потеряв сознание, санитар тяжело рухнул на покрытый пластиком пол.

Заключенный быстро переоделся в его серую рубашку и брюки, прицепил значок-пропуск, прикрыв фотографию клапаном кармана рубашки. Тело санитара он затащил в палату и нанес выверенный удар ребром ладони по сонной артерии. Теперь тот уже не поднимет тревогу. Никогда. Беглец прислушался: ничто не нарушало тишины внутри отделения, а вот снаружи еле слышно доносился шум винтов подлетающего вертолета. Значит, оставалось чуть менее трех минут. Заключенный устремился к выходу из отделения, а затем свернул налево, на черную, рабочую лестницу. Проход на нее он открыл полученной от фельдшера карточкой-чипом.

У престарелого обитателя палаты № 5А действительно случился приступ. Обследовавшие его на месте врачи клиники констатировали общее ухудшение состояния и развитие признаков сердечной аритмии. В таких случаях полагалось перевезти больного в отделение интенсивной терапии, то есть эвакуировать с острова. Мгновенно связались с Центральной клинической больницей и запросили вертолет или катер. Погода в этих широтах была крайне неустойчивой, поэтому врачи особых надежд на винтокрылую машину не питали. Однако в этот раз транспортный санитарный вертолет с опознавательными знаками Министерства здравоохранения появился удивительно быстро. Погрузку больного старика на борт организовали, пренебрегая многими бюрократическими процедурами: ему становилось хуже прямо на глазах, и появились серьезные опасения за его жизнь. Если он умрет, пусть это случится в Центральной клинике. Через пять минут вертолет взмыл вверх, заложил крутой вираж в сторону моря и быстро скрылся в нескончаемой череде рваных низких облаков и густого серого тумана.

Герман Талеев медленно ехал по недавно заасфальтированной дороге к своей подмосковной даче, расположенной на самом краю небольшого лесного массива. Он редко бывал здесь. Гораздо реже, чем хотелось бы. Несмотря на очевидную публичность своей профессии – Талеев был журналистом, – он любил тишину и уединение.