Владимир Вера - Леди GUN

– Я слушаю, – голос Шаруна звучал как-то отрешенно. В действительности разговор занимал его, но то, что происходило на улице, было куда интереснее. У демонстрантов появилось корявое чучело в белой сорочке.

– Долой Кравчука! – кричали хором протестующие. До офиса Шаруна им было рукой подать.

– Что-то у них Кравчук получился уж больно щуплый, – оценил Шарун. – Терентьич, а ведь это чучело – глумление над государственной символикой. Разве президент не символ государственной власти? Как ты можешь терпеть это безобразие?

– Мне нужны голоса этих баранов. Кстати, это чучело – ты, а не Кравчук, присмотрись. Они тебя несут.

Шаруну стало не по себе, когда его глаза разглядели надпись на дощечке, которая болталась на чучеле, а уши проглотили мощный взрыв тысяч голосов. Люди шли под его окнами и кричали по слогам: «Шарун – вор!» Черная краска на дощечке скандировала вместе с демонстрантами той же фразой: «Шарун – вор».

– Кажется, они решили сжечь меня, – как полоумный, прошептал Шарун, увидев, как один из демонстрантов принялся под всеобщее улюлюканье поджигать чучело. Сорочка вспыхнула мгновенно, торчащая на древке восковая голова с соломенным париком за секунду сгорела дотла.

– Шарун – вор! – орали демонстранты, остановив свое шествие прямо напротив центрального входа в офис. Шарун сопротивлялся подступившему желанию метнуть в толпу гранату. Ломов дружески постукивал его по плечу. Точно так стучат по спине тому, кто подавился. Повод подавиться был. Костью в горле застряла людская злоба.

Вдруг звон разбитого стекла саданул по ушам. Хотел метнуть он, а бросили в него! Правда, пока лишь камнем в окно его кабинета. Увесистый осколок чуть не угодил в лицо. Шарун заметался по кабинету, выкрикивая, как умалишенный:

– Арестуйте этих скотов!

Ломов уже отдавал приказ начальнику милиции:

– Арестуйте зачинщиков беспорядков и передайте дело в прокуратуру!

– И теперь ты станешь утверждать, что они все это делают как энтузиасты? – прошипел Шарун.

– Да нет, похоже, нескольким из них все же заплатили.

– Но кто?!.

– Уж они-то этого не скажут точно. Я уверен, что тот, кто нанимал этого метателя, ему не представился. Можно только догадываться. Кто тебя так не любит? Пожалуй, многие. Но тут ничего личного. Политика…

Когда Борис входил в кабинет к Елене, он заметил, как суетился перед дверьми начальник охраны Петелицын, пытаясь придать своему лицу печать смятения. Петелицын неловко улыбался и покашливал. Борис по привычке не видел его в упор, несуразность в движениях командира «молотобойцев» не бросалась в глаза, иначе он не вошел бы так сразу, как обычно входил.

Ее не было в кабинете. «Наверное, в спальне», – Борис негромко кашлянул. Безрезультатно. В голове бессознательно вырисовалась странность в поведении Петелицына. Ему все стало понятным, когда из спальни донесся испуганный мужской шепот. В сердце защемило. Борис знал, что Елена время от времени развлекается со смазливыми жиголо. Он много раз видел, как к особняку подвозили нарядных красавчиков-юношей. Для него все эти женоподобные денди были на одно лицо. Она играет с ними, как с куклами. Обретя власть и деньги, она стала большой развратницей.

«Как я с самого начала не разглядел в ней стерву. Сука!» – Борис старался подавить в себе ярость. Единственный способ заглушить эмоции – раздумье.

Ведь он мужчина, он себя уважает и не допустит глупых приступов ревности, тем более что теперь они будут выглядеть еще бестолковее в ее глазах, чем раньше. «Она не заслуживает моей любви, но почему мне так больно? Возьми себя в руки. Смахни гнев с лица. Опомнись, у тебя, по сути, нет никаких прав на нее. Абсолютно никаких. Ты даже не был с ней в близости, ты только мечтал об этом всю жизнь. И не смог добиться. Хотя бы силой. Нет, парень, не хитри сам с собой. Ты бы не смог, потому что слюнтяй, потому что любишь по-настоящему и навсегда. Безответная любовь. Признайся сам себе – ведь безответная же! А безответная любовь сродни болезни. Страдаю только я, люблю только я. Она, правда, тоже любит, но лишь себя и свои проекты. Она даже боится привязываться к кому-нибудь из своих сладких мальчиков, не хочет привыкать и поэтому меняет их как перчатки. Волчица – и благодаря этому многого добилась, а эти молокососы просто не в меру самолюбивые болваны», – так размышлял Борис, невольно прислушиваясь к потрескиванию дров в камине.

У каждого из этих юношей, выхоленных и зализанных гелем, здесь были свои интересы. В покои Матушки они попадали по-разному. Родионова занималась с ними любовью как бы между делом, но нельзя сказать, что она сквозь пальцы смотрела на эти связи. В таких случаях говорят: решила оторваться на старости лет, наверстать упущенное.