Алистер Маклин - К югу от мыса Ява

Он проснулся от звука пьющейся воды; пьющейся не маленькими, экономными глотками, а с жадным хлюпаньем и урчанием, словно бы у человека был в горле насос. Сначала Николсон решил, что кто-то пробил их последний бак, однако тут же увидел, что дело не в этом. Молодой солдат Синклер, сидевший на банке возле мачты, держал у рта черпак. Это был восьмидюймовый черпак, вмещавший много воды. Синклер откинул голову назад и осушал последние капли.

Николсон с трудом поднялся на ноги, осторожно пробрался вперед меж распростертых тел и забрал черпак из руки юноши. Старший помощник дал паре капель медленно скатиться себе в рот и поморщился от острого соленого привкуса. Морская вода. В этом не было никаких сомнений. Юноша поднял на Николсона широко раскрытые безумные глаза и тупо уставился на него. По меньшей мере шесть человек наблюдали за ними с апатичным безразличием. Кто-то наверняка видел, как Синклер опускал черпак в море и затем пил, но никто не остановил его. Никто даже предостерегающе не крикнул. Возможно, они решили, что это было хорошей идеей. Николсон покачал головой и посмотрел вниз на солдата.

— Это была морская вода, не так ли, Синклер?

Солдат ничего не ответил. Сумасшедшие пустые глаза не отрываясь и не моргая смотрели на Николсона.

— Вы выпили всю ее? — настойчиво спросил Николсон, и на этот раз юноша ответил монотонной серией ругательств.

Несколько секунд старший помощник молча изучал лицо Синклера, потом устало пожал плечами и отвернулся. Солдат привстал с банки, протягивая к черпаку скрюченные пальцы. Николсон слегка оттолкнул его, и он снова грузно опустился на свое место и положил голову на руки, медленно, из стороны в сторону покачивая ею. Поколебавшись, старший помощник отправился на корму.

Миновал полдень, солнце пересекло зенит, и жара усилилась. Шлюпка теперь казалась совсем вымершей, и даже Фарнхольм и мисс Плендерлейт покорились неспокойному сну. И когда после трех часов дня уже самые стойкие поверили, что они потерялись в бесконечном чистилище, наступила неожиданная перемена.

Перемена была такой неуловимой, что поначалу не смогла запечатлеться в шатком сознании людей. Первым ее заметил Маккиннон, сразу понявший ее значение. Немного поморгав от отраженных глянцевой поверхностью моря и бивших в глаза солнечных лучей, боцман выпрямил спину, обследовал горизонт от севера к востоку и впился пальцами в руку Николсона.

— В чем дело, боцман? — быстро спросил Николсон. Но Маккиннон лишь смотрел на старшего помощника, раздвинув потрескавшиеся воспаленные губы в счастливой улыбке. Николсон воззрился на него безучастным, непонимающим взглядом, подумав было, что, вот, и Маккиннон перешагнул грань. И вдруг до него дошло.

— Ветер! — Его голос прозвучал лишь слабым, каркающим шепотом, но лицо Николсона, ощутившее первые прохладные прикосновения бриза, отображало всю гамму испытываемых чувств. Почти тут же он, в точности, как и Маккиннон, оглядел северо-восточный горизонт и в первый и единственный раз в жизни хлопнул боцмана по спине. — Ветер, Маккиннон! И туча! Вы ее видите? – Он вытянул руку туда, где из-за горизонта только начинала выползать голубовато-лиловая облачная гряда.

— Вижу, сэр. Сомневаться не приходится. Двигается прямо на нас.

— А ветер усиливается с каждой минутой. Чувствуете? — Он потряс спящую санитарку за плечо. — Гудрун! Просыпайтесь! Проснитесь же!

Она зашевелилась, открыла глаза и подняла их на Николсона.

— Что такое, Джонни?

— Для вас — мистер Николсон, — сказал он с притворной строгостью. — Хотите увидеть самое прекрасное зрелище на свете? — Тень недоброго предчувствия пробежала по ясной голубизне ее глаз, и, поняв, о чем она думает, он снова улыбнулся. — Дождевая туча, глупышка! Чудесная, великолепная дождевая туча. Будьте добры, растрясите капитана.

Воздействие на экипаж шлюпки известия о приближающемся дожде было ошеломляющим, произошедшая с людьми перемена — просто невероятной. Через две минуты все, без исключения, проснулись и жадно вглядывались в северо-восток, возбужденно переговариваясь. Хотя нет, было одно исключение. Молодой солдат Синклер не удостоил весть абсолютно никакого внимания и сидел на банке в полнейшем безразличии, уставившись себе под ноги. Остальные же вели себя, как обреченные на смерть, которым снова даровали жизнь. Так оно и было. Файндхорн распорядился раздать всем по дополнительной порции воды. Гряда облаков теперь ощутимо приблизилась. Ветер крепчал, холодя уставшие от жары лица. Надежда вновь вернулась на шлюпку, а желание жить — к ее обитателям. Николсон смутно сознавал, что это возбуждение и физическая активность имеют чисто нервную природу и, вероятно, подтачивают последние силы. Он сознавал также, что любое разочарование, любой каприз внезапно повернувшейся фортуны станут теперь равносильны смертному приговору. Ничто, однако, этого пока не предвещало.