Павел Яковенко - Месть как искусство

В купе сначала оказалось только три человека. Он сам, миловидная женщина — не старше сорока, не моложе тридцати — и дед.

У Маркина была верхняя полка, слева. У деда и женщины — две нижние.

— Странно, — сказал Алексей. — Самый сезон, билетов не достать, а у нас свободное место?

Это он сказал зря. В купе ввалился молодой человек богатырских габаритов. Он кинул одну огромную сумку себе на полку, другую забросил в верхний отсек для багажа, и предупредил:

— Я тут буду в соседнем купе, у друзей. Но ночевать приду сюда, так что не закрывайтесь. Я могу припоздниться.

— Хорошо, — закивали головой все, включая и Алексея.

Вскоре тронулись. Передавая билеты проводнику, дедок тут же заказал себе стакан чая. Милая женщина, которую, как оказалось, и звали Людмила, последовала его примеру. Чуть замявшись, Алексей и себе попросил стакан. Проводница кивнула, и ушла в соседние купе. А дед зашарил в сумке, и начал метать на стол всякую всячину: и колбасу, и сыр, и пирожки, и котлеты, с твердым намерением угостить всех своих попутчиков.

— Отказа я не приму, — строго сказал дед. — Даже не пытайтесь! Иначе меня обидите, а я страшно вредный, и испорчу вам все путешествие.

Маркину стало стыдно. Он-то ничего с собой не взял, и угостить хлебосольного попутчика ему было нечем.

Людмила, хотя и покраснела, но, подумав, полезла в свои вещи и достала коробку конфет.

Тогда Маркин не выдержал: он попросил без него не начинать, и побежал в вагон-ресторан. Купив за бешеные деньги бутылку молдавского вина, (других и не было), вернулся обратно в свое купе. Чай уже был на столе, а дед нетерпеливо ерзал на своей полке.

Вечер прошел замечательно. За вином и едой все быстро перезнакомились. Маркин представился охранником из частной фирмы. Сказал, что охраняет склады с товарами. Дед кивнул, Людмилу это не заинтересовало. Сама она, оказывается, служила медсестрой в военном госпитале. И путевку на юг получила от начальства как вознаграждение за хорошую работу. Дед тоже оказался льготником — военным пенсионером.

«Какая-то сплошная армия», — подумал Маркин про себя. — «Интересно, тот громадный тип тоже из наших»?

Тут же этот тип и ввалился в купе. На ногах он держался довольно плохо, что-то долго искал у себя в сумке, ничего не нашел, махнул рукой, и ушел обратно. На предложение присесть к столу только отмахнулся.

— Закрывать дверь или нет? — задумался дедок. — Он, наверное, и купе свое не найдет скоро. Не сможет.

Все засмеялись. Настроение было замечательное, поезд мчался в Крым, весь отдых был впереди…

«Везет же людям!» — улыбаясь, но тоскуя, думал Маркин. — «У них все хорошо. Все стабильно. Ясно, четко и понятно. Едут — на отдых. Потом — обратно домой. Никому ничего не должны, и спят с чистой незамутненной совестью».

Разухабившийся дед, явно перечитавший желтой прессы, специализирующейся на «зеленых человечках», понес какую-то ахинею, воспользовавшись наличием слушателей, которым некуда было от него сбежать. Алексей поначалу пытался возражать, потом понял, что лучше не связываться, и забрался к себе на полку, оставив на растерзание словоохотливому деду безответную Людмилу. И вовремя. Потому что вернулся четвертый пассажир.

Вот уж они нашли с дедом друг друга!

— Она меня не любит! — с ходу заревел — заголосил детина, с размаху приседая к деду на полку. — Я это чувствую, я это знаю!

— Кто? Кто не любит? — перепугался дед. (Да и кто бы ни перепугался на его месте)?

— Да жена моя! Будь она не ладна!

В дальнейшем товарищ поведал всем о своей горькой, незавидной судьбе обычного московского менеджера; о том, как познакомился со своей будущей супругой, как она его, несчастного горемыку, охомутала, о несчастливой семейной жизни, и злокозненной теще, которая нет, чтобы помочь, так ровно наоборот — ставит всяческие препоны… В лице деда детина нашел замечательного, благодарного слушателя. Дед с восторгом выслушивал откровения, вставлял собственные реплики, комментировал, дискутировал… Впрочем, молодой человек вряд ли воспринимал дедовские пассажи. Как говорится, он уже давно был на своей собственной волне, и окружающее служило не более чем фоном для его трогательных излияний.

Крышку, закрывавшую и удерживавшую вставленную в магнитофон кассету, он где-то посеял, а потому его периодические попытки дать послушать деду любимую песню заканчивались постоянным фиаско — кассета выпадала на пол, и послушать ее не удавалось.