Алистер Маклин - Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

— В море? — спросил, нахмурясь, Старр. — А что вам за дело и какое это имеет отношение к нашему разговору? — прибавил он неприязненно.

— Самое прямое, — резко возразил Брукс. — Прошу вас, адмирал, ответить на мой вопрос.

— Полагаю, вам хорошо известно, — ровным голосом произнес Старр, — что с начала войны я служу в штабе флота. На что вы намекаете?

— Ни на что я не намекаю. Ваша личная честность и храбрость общеизвестны. Я лишь выясняю факт. Я военно–морской врач, адмирал Старр, — придвинулся ближе к столу Брукс. — Уже тридцать лет. — С этими словами Брукс улыбнулся. — Возможно, я не ахти какой специалист. Возможно, я плохо изучил последние достижения в области медицины. Но зато я хорошо изучил природу человека (сейчас не время для излишней скромности), работу человеческого мозга, имею представление о тончайшей взаимосвязи между разумом и телом человека. Вы сказали: «Изоляция искажает суть вещей». Изоляция означает обособленность, отрешенность от мира, и вы отчасти правы. Однако — и это главное, сэр, — надо иметь в виду, что существует несколько миров. Северные моря, Арктика, походы в Россию в условиях полной светомаскировки — это совсем иной мир, мир, совершенно не похожий на ваш. Вы даже не можете себе представить, каков он, этот мир. В сущности, вы совершенно изолированы от мира, в котором мы живем, сэр.

Старр хмыкнул (звук этот обозначал не то гнев, не то насмешку) у прокашлялся, чтобы что–то возразить, но Брукс не дал ему открыть рта.

— Здешние условия беспрецедентны, их нельзя сравнить ни с чем ранее известным в истории войн. Полярные конвои, сэр, это явление абсолютно новое, совершенно незнакомое человеческому опыту.

Внезапно умолкнув, Брукс посмотрел сквозь толстое стекло иллюминатора.

На стальную поверхность моря, на мрачные скалы Скапа–Фэюу, окружавшие рейд, падали хлопья мокрого снега. Все молчали. Но коммандер Брукс еще не закончил: чтобы собраться с мыслями, уставшему нужно время.

— Разумеется, человечество может приспособиться и приспосабливается к новым условиям, — негромко, словно размышляя вслух, говорил Брукс. — Для того чтобы выжить, человечеству приходится приспосабливаться в течение многих тысячелетий. Но для этого нужно время, господа, очень много времени. И естественные перемены, происходившие в течение двадцати веков, невозможно втиснуть в какие–то два года. Ни разум, ни тело человека не выдержат этого. Гибкость, невероятная прочность человеческого организма таковы, что в течение весьма непродолжительных отрезков времени он может выдерживать такие перегрузки. Однако потом предел выносливости, граница терпения наступает очень быстро. Стоит заставить людей переступить этот предел, и может произойти все что угодно. Неизвестно, какие формы может принять срыв, но он обязательно наступает. Он может иметь физический, умственный, духовный характер — какой именно, не знаю. Но я знаю одно, адмирал Старр: экипаж «Улисса» достиг предела терпения.

— То, что вы говорите, весьма любопытно, коммандер. — Голос Старра прозвучал сухо. — Любопытно и поучительно… К сожалению, ваша гипотеза, — а это не что иное, как гипотеза, — не выдерживает критики.

Брукс пристально глядел на адмирала.

— На этот счет, сэр, не может быть двух мнений.

— Ерунда, милейший, самая настоящая ерунда. — Сердитое лицо Старра стало жестким. — Факт остается фактом. Ваши же рассуждения никуда не годятся. — Подавшись вперед, он указательным пальцем как бы подчеркивал каждое сказанное им слово. — Разницы, о которой вы твердите, — разницы между конвоями, направляющимися в Россию, и обычными морскими операциями — просто не существует. Можете ли вы мне указать на какой–то фактор, на какие–то условия плавания в здешних северных водах, которых нет в других морях? Можете, коммандер Брукс?

— Нет, сэр, не могу. — Брукс был невозмутим. — Но я могу указать на факт, о котором весьма часто забывают. На тот факт, что количественные изменения могут оказаться гораздо значительнее, чем качественные, и могут иметь далеко идущие последствия. Позвольте объяснить, что я имею в виду. Страх может убить человека. Не станем закрывать глаза, страх — естественное чувство. Но, пожалуй, нигде матросы не испытывают страх так остро и в течение столь продолжительного периода, как во время полярных конвоев. Нервное напряжение, постоянные перегрузки могут убить любого. Подобное я наблюдал очень часто. Когда же вы находитесь во взвинченном до предела состоянии подчас семнадцать суток подряд, когда вы ежедневно видите изуродованные, гибнущие корабли, моряков, тонущих у вас на глазах, и знаете, что в любую минуту то же самое может случиться и с вами… Мы ведь люди, а не машины… Тогда–то и возникает опасность срыва. И срыв происходит. Адмиралу, очевидно, небезызвестно, что после двух последних походов девятнадцать офицеров и матросов пришлось отправить в лечебницу для душевнобольных.