Алистер Маклин - Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

– Ну–ну, мой дорогой, – послышался как бы издалека полный упрека голос Гудбоди, – твои чувства похвальны, но никаких следов, никаких следов. Полиции это не понравится.

– Но ведь она все равно увидит его лицо, – запротестовал Жак.

– Действительно, – согласился Гудбоди. – Однако растяни–ка узлы на запястьях. Не дай бог, там обнаружатся синяки, когда спасатели выловят его из канала. А заодно сними наушники и спрячь их. Жак сделал то и другое молниеносно. Когда он снимал наушники, мне почудилось будто вместе с ними он стягивает мое лицо, – с клейкой лентой он обращался без малейшей бережливости, видимо, у них был неограниченный запас. – Что же до этого, – Гудбоди кивнул на Георга Лимэй, – то его убери. Знаешь как. Я пришлю Манера, чтобы помог тебе вынести Шермана.

Пауза. Я чувствовал, что Гудбоди смотрит на меня. Потом он вздохнул:

– Ах, боже, жизнь – только блуждающая тень…

Он вышел, что–то мурлыча под нос, и если можно мурлыкать одухотворенно, то его исполнение псалма «Не оставь меня, Господи!» было самым одухотворенным, какое я когда–либо слышал. Преподобный Гудбоди не выпадал из им же создаваемых ситуаций…

Жак подошел к ящику в углу, достал оттуда несколько гирек для больших часов, пропустил резиновый кабель через их ушки и обвязал Георга в талии, не оставляя сомнений в своих намерениях. Затем он выволок Георга из комнаты и с грохотом потащил, по коридору. Я встал, несколько раз согнул и разогнул руки, разгоняя кровь, и пошел за ним. Приблизившись к двери, я услышал шум трогающегося с места «Мерседеса» и осторожно выглянул из–за косяка. Жак, рядом с которым на полу лежал Георг, стоял у открытого окна и махал рукой, видимо, отъезжающему Гудбоди.

Наконец он отвернулся от окна, чтобы отдать Георгу последние почести. И замер как вкопанный, с лицом, окаменевшим от шока. Я был не более чем в пяти футах от него и, видя это начисто лишенное выражения лицо, почувствовал, что, узрев мое явление, Жак достиг конца своего жизненного пути профессионального убийцы.

Он отчаянно дернулся за пистолетом, покоившимся в подмышечной кобуре, но вероятно, в первый и наверняка в последний раз в жизни оказался слишком медлительным: мгновение, когда он не поверил собственным глазам, стало его гибелью. Я ударил его ногой в живот. Почти переломившись пополам, он все же по инерции достал пистолет, вырвать который из почти не сопротивлявшейся руки не составляло труда, затем, вложив в это движение всю накопившуюся во мне ненависть, я рубанул его рукоятью в висок. Уже без сознания, непроизвольно Жак отступил на шаг, споткнулся о низкий подоконник и, как в замедленной киносъемке, начал опрокидываться навзничь. Я стоял и смотрел, как он выпадал из окна. И только услышав всплеск, подошел и выглянул.

Мутная вода во рву расходилась кругами, ударяя в берег и стены замка, а в центре этих концентрических кругов светлела тянущаяся со дна струйка воздушных пузырьков. Переведя взгляд влево, я успел заметить «Мерседес» Гудбоди, выезжающий из ворот замка, и подумал мельком, что водитель, вероятно, достиг уже четвертого стиха «Не оставь меня, Господи!». Выходя, я оставил двери открытыми. На лестнице, переброшенной через ров, приостановился и посмотрел вниз: пузырьки, идущие со дна, становились все реже и мельче, пока, наконец, не пропали совсем.

Я сидел в «Опеле», держа в руке собственный пистолет, отобранный у Жака, и размышлял. За последнее время в этом пистолете обнаружилась одна странная особенность: его удавалось отнимать у меня всем желающим и столько раз, сколько они считали нужным. Это соображение отрезвляло и одновременно наталкивало на единственный вывод: мне необходимо другое оружие, второе оружие. Вытащив из – под сиденья сумочку Астрид, я достал револьверчик, который подарил ей. Потом немного приподнял левую штанину, заткнул «лилипут» дулом вниз за резинку носка и опустил штанину. Уже собирался закрыть сумочку, когда заметил две пары наручников, захваченных из полицейского такси. Признаться, на миг мною овладели сомнения: ведь если судить по тому, что происходило до сих пор, представлялось наиболее правдоподобным, что, взяв их с собой, кончу тем, что увижу их защелкнувшимися на моих же запястьях. Однако поздно уже было отказываться от риска, на который пошел, а вернее сказать – полез с момента прибытия в Амстердам. Так что обе пары, в конце концов, устроились в левом кармане моего пиджака, а ключики – в правом.