Виктор Степанычев - Жара

Веклемишев зашел в ресторан через пятнадцать минут после того, как там появился фигурант. Он разделся в гардеробе, бросил встретившему в дверях зала метрдотелю, что его ждут, и направился к дверям кабинета, около которых застыла массивная фигура телохранителя Салманова. Секьюрити остановил Вадима решительным жестом, выставив перед ним словно шлагбаум согнутую в локте руку.

— Передайте это вашему хозяину, — упреждая вопрос, сказал Веклемишев, вытащил из пластиковой папки, которую держал в руках, конверт и протянул его телохранителю. — Не в ваших интересах заглядывать внутрь. Там фотографии, которые предназначены для просмотра лично господину Салманову.

Охранник подозрительно оглядел Вадима и задумался. Раздумье, правда, длилось недолго, и, похоже, нежданный гость не показался массивному человеку опасным. Он взял конверт, ощупал его и аккуратно постучал в дверь кабинета. После невнятного ответа телохранитель приоткрыл створку и доложил в щель, что какой-то человек просит передать господину Салманову конверт с фотографиями. Теперь уже задумались внутри кабинета. Ответ поступил секунд через двадцать и был короток.

— Давай сюда, — донесся до Вадима негромкий голос.

Охранник зашел в кабинет, закрыл за собой дверь, но практически сразу вышел и опять занял свой пост. Реакция Салманова не была скорой. Не менее семи минут Веклемишев стоял рядом с охранником, разглядывая практически пустой зал ресторана. Только в его дальнем углу у окна сидела пара немолодых и уже достаточно нетрезвых мужчин.

Голос из-за двери привел в движение недвижного секьюрити.

Он приоткрыл дверь, заглянул в кабинет и после коротких переговоров предложил Веклемишеву пройти внутрь. Правда, перед этим телохранитель достаточно вежливо попросил разрешения посетителя обыскать его. Вадим, любезно улыбнувшись, позволил ему охлопать себя и после этого шагнул к двери.

Ресторанный кабинет был декорирован под дворцовые интерьеры. Роспись с позолотой на потолке, резная мебель, гнутые ножки стульев, богатый сервиз в горке, потемневшие якобы от времени картины из жизни греческих богов по стенам в золоченых же рамах Веклемишева не восхитили, не удивили. Он не был специалистом по антиквариату, но с уверенностью мог сказать, что вся мебель и предметы в кабинете — новоделы. Как и сидевший перед ним человек в дорогом костюме от Версаче, галстуке от Ямамото, перстнем с огромным, явно настоящим бриллиантом и надменным выражением лица.

Похоже, правила хорошего тона, особенно в части поведения за столом, для Салманова были терра инкогнита. По крайней мере Веклемишев заметил, что столовые приборы были небрежно отодвинуты в сторону и с начала ужина к ним не прикасались. Салманов держал двумя руками, блестевшими от жира, кусок курицы и не спеша обгладывал его. Он не поднял глаза на Вадима, внимательно рассматривая веером разложенные перед ним на столе фотографии.

Веклемишев остановился посередине кабинета в ожидании, когда на него любезно обратят внимание. Однако вряд ли Салманову было сейчас до любезностей и внимания. Не до расшаркиваний нынче. Вадим представлял, что сейчас творится в голове у чеченца, какая круговерть мыслей, предположений и попыток найти выход из ситуации, не сулящей ничего хорошего. Хотя некоторую активность он уже проявил, но этого ждали и не менее активно отреагировали…

Простояв с минуту и, поняв, что сесть ему вряд ли предложат, Веклемишев шагнул вперед, переставил стул и уселся на него как раз напротив Салманова. Доку никак не отреагировал на его действия, продолжая изучать фотографии. Еще пару минут он молчал и глодал кость, потом бросил ее на скатерть, вытер рот и руки салфеткой и поднял тяжелые глаза на Вадима.

— Я понятия не имею, кто ты, но знаю, что ты уже труп, — брезгливо скривив губы, сказал Салманов, сверля Веклемишева взглядом.

— Мне так часто это говорили, что я уже не обращаю внимания на подобные заявления. Как-то уже и не страшно, и даже не смешно, — безразлично пожал плечами Вадим и не смог сдержать улыбку. — Кстати, последний раз я это слышал две недели назад.

Он вспомнил трагическую физиономию йоханнесбургского таксиста Джонни и его монолог после того, как Веклемишев «поговорил» с юнцами Мамба-Шаку: «Вы труп, сэр! И я тоже труп!..»

— Я не знаю, что ты слышал две недели назад, но последнее, что ты услышишь — меня! — свирепо глядя на собеседника, прорычал Салманов.

— Вряд ли, — спокойно сказал Вадим. — Люди, которых ты вызвал в ресторан, уже лежат уткнувшись физиономиями в асфальт.