Андрей Дышев - Война закончена. Но не для меня

– Они высматривают наши следы, – сказал я, отрываясь от окуляра. – Не знаю, кто эти люди. Но думаю, что нам лучше оттянуть момент встречи с ними.

Удалой и Остап тоже заинтересовались караваном и на некоторое время замерли, глядя в оптические прицелы.

– Вы уже где-то встречались с ними? – спросил Остап.

– Они ночевали недалеко от нас, – ответил Смола.

– Думаете, ищут нас?

– Нас? Или, может быть, его? – вставил Удалой и кивнул на Дэвида.

– А разве сейчас это не одно и то же? – сказал я.

Меня засыпали вопросами. Бойцы хотели ясности. А я ее не хотел. Я продолжал вести пассивный бой в тумане.

– Предлагаю замочить их к едрене-фене, – предложил Остап, приверженец радикальных способов решения проблем. – Пальнем по ним из гранатомета, и все дела.

– Мы будем мочить каждый караван, показавшийся нам подозрительным? – усмехнулся я. – Тогда в северных провинциях заглохнет торговля.

– А я предлагаю сначала взорвать склад, – сказал Удалой. – А потом подойти к этому каравану и выяснить, чего они от нас хотят.

Нашим оживлением заинтересовался Дэвид. За его реакцией мы все следили, как группа замаскированных шпионов за резидентом. Оптики у трофейного пулемета не было, и я предложил Дэвиду свою винтовку. Он долго, затаив дыхание, следил за караваном и людьми, затем отложил винтовку и задумался.

– Кажется, я узнал одного из них, – сказал он. – Это они гнались за мной на холме и едва не убили.

Я чуть не врезал Дэвиду кулаком по макушке. Блин, лучше бы он этого не говорил!! Он же сам признался, что караван гонится за ним. Следовательно, за нами. И мы снова будем вынуждены отвлекаться на посторонние дела, вместо того чтобы целенаправленно идти и громить склад с наркотой.

– Наверное, ты ошибаешься, – сказал я Дэвиду. – Все кочевники на одно лицо.

– Нет, – горячо возразил Дэвид. – У меня феноменальная память на лица! Я прекрасно помню эту узкую лисью морду с кудрявой бородкой!

– Лисья морда с бородкой? – усмехнулся Удалой. – Сказал бы – козлиная.

– А почем нынче талибы оценивают американских офицеров? – спросил Дэвида Остап и оценивающим взглядом окинул его фигуру. – За раненую руку, конечно, придется скинуть цену…

Дэвид скривил губы в улыбке, но она получилась выстраданной. Он выразительно глянул на меня, словно молил о помощи. Чудак, наверное, в самом деле решил, что мы хотим продать его талибам… Нет, все-таки мои бойцы распустились вконец! Несут какую-то околесицу! Я понимаю: они его с трудом переносят, так как от него мы получаем пока лишь проблемы. Но я не могу, не могу рассказать им все о своих подозрениях! Я боюсь убить в них веру в то, что мы, спецназ ВДВ, всегда, при любых обстоятельствах, при любых начальниках, при любом государственном устройстве служим исключительно светлому, благородному, чистому и справедливому делу! Это дело во все века называлось служением Отчизне.

Я встал. От волнения зубы мои словно склеились. Скулы заныли.

– Так, товарищи бойцы, – сказал я стальным голосом. – Терпение мое лопнуло. Хватить пи*деть! Хватит! С Дэвидом не разговаривать! Приказы не обсуждать! Вспомнить азы армейской дисциплины!

– Здравствуй, курс молодого бойца, – с иронией произнес Удалой. – Есть вспомнить азы!

– Приказывай, командир, – хмурясь, произнес Остап. – Я больше слова не произнесу.

Смола перекинул на шею ремень винтовки, взвалил на плечо гранатомет:

– Я готов, – доложил он.

Остап встал рядом с ним – плечо к плечу. Затем и Удалой. Выровняли по одной линии носки желтых американских ботинок. Приподняли подбородки. Артисты! Большая сцена по ним плачет!

– Вот за это я вас и люблю, – примирительно сказал я и повернулся к Дэвиду: – Беги, Дэвид, прямо к складу! И чем быстрее, тем лучше для тебя.

Мы путали следы и выбирали самый тяжелый путь, который вряд ли окажется по силам верблюдам. Мы бегом спускались в глубокие овраги, сыпались вниз по их рыхлым склонам вместе с песчаными оползнями и камнями. Карабкались вверх, помогая себе руками, ломая ногти и царапая ладони об осколки лопнувших булыжников и колючки. Ботинки наши были полны песка, куртки – насквозь мокрыми от пота, задубевшими от соли. Наши лица потемнели, приобрели землистый оттенок. Пустыня словно перетерла нас в своих сухих, горячих жерновах.

Когда солнце зашло и стали стремительно сгущаться сумерки, мы добрели до заброшенного безлюдного кишлака со множеством уцелевших домов и сараев. Минут пятнадцать потребовалось нам на то, чтобы убедиться в чистоте кишлака. Самый крепкий двор, обнесенный двухметровым дувалом, оказался заминирован. Видимо, кочевники, покидая кишлак, оставили сюрприз для непрошеных гостей.