Иван Стрельцов - Бандитские игры

— Ради бога.

Я быстро расставил свои тарелки, стаканы, отнес к окну раздачи поднос и, вернувшись, сел напротив старика. Пельмени оказались отменными, салат из капусты, если бы не веселенькие проблески тертой морковки, выглядел бы не лучше, чем прошлогодняя солома. Проглотив пару пельменей со сметаной, которая почему-то напоминала кефир, я обратился к своему соседу.

— Водку пьете?

— А в чем дело? — Реакция была, как у атакующей кобры, мгновенной. В глазах старого человека читалось любопытство и нездоровое желание выпить. Секундная пауза, и дедок сглотнул слюну.

— Да вот хочу выпить, а один как-то не привык, — произнес я, стараясь выставить себя этаким рубахой-парнем.

— С удовольствием составлю вам компанию.

Я отлил из своего стакана добрую половину в стакан старика, мы чокнулись и осушили их до дна. Водка обожгла мой рот и живым пламенем потекла вниз к желудку. Несмотря на якобы застойную жизнь, водку и здесь продают «левую».

— Ядреная, — выдохнул я, цепляя на вилку ком квашеной капусты.

— Да уж, не «Столичная», — кивнул старичок, пережевывая пузатый пельмень.

— Я сегодня только приехал, — начал я издалека, чтобы не насторожить. — Странный городок у вас. Тихий, не такой, как везде.

— В тихом омуте черти водятся, — буркнул старик. Стограммовая доза в дополнение к тому, что он принял раньше, уже начала действовать. Язык моего собеседника стал прилично заплетаться, он посмотрел на меня мутными глазами. — Тишина всегда ассоциируется с покоем. А я вам доложу, во все времена покой ассоциируется с кладбищем, трясиной, ну, в общем, с гиблыми местами. Все живое избегает их, потому там и тишина. Где кипит жизнь, там стоит гомон, громко говорят, работает техника, поют птицы. Шум — это звук движения, звук прогресса. Вот сидят мои ученики. — Старик вилкой указал на милиционеров. — Когда я их учил, то говорил: русская земля перенесла столько горя и смертей, что теперь обязательно должен наступить век благоденствия и процветания. Они, подрастающее поколение, будут жить в это время, будут творить. Как же, творят, уже творят…

Тогда мне казалось, что этот старичок говорит о всей стране в целом. О нынешнем крутом историческом повороте, на котором у старшего поколения затрещали кости. Но я сильно заблуждался.

Один из милиционеров увидел жест старика, направленный в их сторону, и тут же что-то сказал на ухо другому, по-видимому, старшему. Тот посмотрел из-за плеча, потом встал во весь рост и качающейся походкой подошел к нашему столику.

— Все митингуешь, карбонарий? — кривя свою красную от выпитого рожу, спросил милиционер. Как я успел заметить, это был низший офицерский чин, младший лейтенант.

— Вот пообедать зашел, — скороговоркой произнес старичок, хмель моментально с него слетел.

— Пообедал?

— Пообедал, — кивнул старичок.

— Так вали отсюда, карбонарий хренов, — лыбясь в тридцать два зуба, приказал милиционер. Двинуть бы его в эти зубы так, чтобы кровью умылся. А потом еще и дружкам навалять, чтобы поняли и на всю жизнь запомнили, за что таких, как они, «мусорами» называют. Но у меня свой интерес в этом городе. Да и не защитишь каждого старика от хамов в форме.

Мой сосед медленно поднялся и шаркающей походкой направился к выходу, надевая на голову свой каракулевый «пирожок».

— А теперь ты. — Палец младшего лейтенанта указал на мою персону (эх, попался бы ты мне, щенок, в Афгане… впрочем, тогда его еще учил в школе этот самый «карбонарий»), — Кто такой?

— Приезжий, — спокойно ответил я, отпивая из своего стакана сметану.

— Документы есть? — Голос милиционера зазвучал вызывающе звонко, никак, собирается применить силу, дурачок.

Я молча протянул ему удостоверение и паспорт (чтобы избежать дополнительных вопросов).

— Так-так, — промурлыкал себе под нос младший лейтенант. — Московская пташка. Каким ветром тебя к нам занесло?

— Попутным, май френд, попутным, — в тон ему ответил я.

Уловив в знакомых русских словах незнакомое звучание, милиционер налился краской (его краснота стала отдавать фиолетовым цветом), затем оскалился.

— Ну ничего, считай, что попал по адресу. Здесь тебе крылышки подрежут. — Он достал из кармана расстегнутой шинели черный прямоугольник радиостанции, приложив его к губам, заголосил: — Первый, первый, ответьте тридцатому.

В динамике рации что-то закряхтело, забулькало, и наконец сквозь треск донесся голос:

— Слушаю тебя, тридцатый.

— Товарищ капитан, тут задержан залетный гастролер. — Докладывая начальнику, краснорожий едва ли не вытянулся в струнку. Затем добавил с умным видом: — Может, по какой ориентировке подходит?