Владимир Паутов - Ген деструктивного пведения

Алёшка и я переглянулись, нам не нужны были слова, ибо и без них мы хорошо понимали друг друга, чисто интуитивно. В этот миг наши чувства работали совсем по-другому. Я и Алексей вели себя так, как обычно ведут звери в минуту смертельной опасности, когда понимают мысли и желания своего собрата на расстоянии. Вот и сейчас, когда наш друг находился на грани смерти, мы перестали быть на какое-то время людьми. Словно волки, припадая к земле, ввинчиваясь в неё будто змеи, распластываясь на ней как ящерицы, нам удалось почти вплотную подобраться к тем, кто мучил и истязал нашего друга. Когда же до сидящих врагов оставалось с десяток метров, не более, мы встали в полный рост, именно встали, а не вскочили, и с диким криком, рёвом надрывая глотки отборным русским матом, открыли ураганный огонь из своих автоматов и пистолетов сразу с двух рук. Ничто не могло уцелеть в этом аду, что мы им устроили. Всё и со всеми было покончено буквально в считанные секунды. Но мы продолжали стрелять по уже мёртвым солдатам группы «Дельта», специалистам ЦРУ, местным контрразведчикам. Вскоре магазины наших автоматов оказались пустыми, тогда Алексей бросил свой автомат и, схватив с земли пулемёт убитого врага, вновь начал стрелять, и стрелял до тех пор, пока не закончились патроны. После он схватил другой автомат и вновь открыл стрельбу. Его опьянил до одури запах крови, смерти и жажда мести. Майора захватил, окрутил до сумасшествия внезапный азарт убийства, как захватывает волка его безнаказанное буйство, когда, забравшись в овчарню на пиршество, дикий зверь в кровавом угаре режет всех без разбора овец, оказавшихся там на свою беду.

— Алёшка, Алёшка! Всё! Конец! Перестань! Ты нас всех угробишь! — Прокричал я ему прямо в лицо, схватив обеими ладонями за щёки и заглянув в глаза, ибо он, опустив вниз винтовку, продолжал держать палец на спусковом крючке, и пули с визгом и свистом врезались в каменистую землю в полуметре от нас, рикошетом уходя в небо. Майор, наконец, меня услышал. Он тут же прекратил стрельбу и бросил оружие на землю. Майор быстро пришёл в себя после внезапно возникшего бешенства. Алексей спокойно поднял свой автомат, молча перекинул его за спину и, подмигнув мне, направился к Сокольникову, лежавшему связанным на камнях.

— Вы чего вернулись? — С трудом закричал нам Димыч осипшим голосом, переходящим в кашель, когда после закончившейся ураганной стрельбы увидел Алёшку и меня, спускавшихся к нему по склону горы. — Вы должны были по моим расчётам километров двадцать отмахать.

Он говорил с напущенной строгостью в голосе, а у самого текли слёзы по грязным от пыли, крови и закопчённым от порохового дыма щекам, оставляя на них после себя следы в виде чистых белых борозд. По всему было видно, что он чертовски рад нашему с Алёшкой неожиданному возвращению. Потом уже, когда мы почти дойдём до своей границы, Димка мне скажет об этом, о своей радости по поводу нашего возвращения и о своём страхе, когда остался один, уж больно ему не хотелось умирать в полном одиночестве, да ещё на чужой и далёкой земле.

— Так что же вы вернулись? — Повторил прапорщик вновь свой вопрос — Все расчёты и планы мои нарушили!

— Это, какие же твои планы мы нарушили? И по каким таким расчётам мы должны были уйти за двадцать километров. Ты нам что, мотоциклы подарил на прощанье? А потом с чего это ты так раскомандовался? У нас, вон, командир есть! — Кивая в мою сторону головой, радостно шутил Алёшка. Он был доволен, что с Дедом ничего не случилось, что тот жив и здоров, да и я радовался этому.

— Глупый он всё-таки наш Димыч. Тоже мне, Дед нашёлся? Да какой он Дед, словно ребёнок малый, ей богу! Ну что за вопрос тогда взрослого человека: «Зачем вернулись?» За чем надо, за тем и вернулись! Ну, разве могли мы оставить его одного в беде? Да я потом себе этого никогда бы не простил, и Алёшка тоже! Боевую задачу, конечно, выполнять надо. Так мы её выполнили — лабораторию разгромили. А коли вернуться домой всё равно невозможно, так зачем же друга в беде бросать? — Думал я, наблюдая одновременно за тем, как Седой аккуратно разрезал ножом верёвки, стягивавшие руки Димыча за спиной, и помог тому подняться с земли и встать на ноги. Затем майор осторожно ощупал всё тело прапорщика с ног до головы и с облегчением проговорил: «Слово «кажется» не говорю, потому что всё нормально, хотя я и не врач! Кости ног и рук целы, а это главное! Ребро, правда, одно сломано, а может и просто сильно ушиблено, но ничего страшного в этом нет. Синяки, так вообще мелочи жизни. Точно, командир? Как говорится, до свадьбы заживёт!»